– А Мэгги в «Единственном конце»?
– Вы можете назвать ее женщиной?
– Ну... пожалуй, вы правы.
– Я прав в том, что вам нечего винить себя за Ширли. А что на очереди?
Я замялась.
– Вот так, да? – произнес он. – Что ж, бывает. Как мудро с вашей стороны временно все бросить и удрать на Корфу, пока можете! Помнится мне...
И он перешел к подробнейшему изложению ехидных и невероятно смешных историй, действующими лицами которых были один прославленный театральный агент тридцатых годов и нахальный молодой актер, в котором я без труда узнала самого сэра Джулиана Гейла. Когда он закончил и мы отсмеялись, я вдруг обнаружила, что сама делюсь кое-каким личным опытом, в котором никогда ничего смешного не находила – и даже не думала вообще кому-либо рассказывать. Теперь же, не знаю отчего, разговор об этом доставлял облегчение и даже удовольствие. Зубчатые тени Кастелло незаметно удлинялись, вытягиваясь по поросшим травой каменным плитам, а сэр Джулиан слушал, комментировал и задавал вопросы, словно «заманил» меня на эту террасу лишь затем, чтобы послушать жизнеописание посредственной молодой актрисы, которая в жизни не играла ничего, кроме вторых ролей.
Какой-то легкий звук вдруг остановил меня и заставил резко обернуться. Я напрочь забыла про Макса Гейла и не слышала, как он снова вышел из дома, но он был тут, сидел на балюстраде, откуда все было прекрасно слышно. И долго ли он уже так сидел, я не имела ни малейшего представления.
Только тогда я заметила, что уже начало смеркаться. Штраф был уплачен сполна, настало время уходить домой, но вряд ли я могла начать прощаться буквально через несколько секунд после того, как заметила присутствие Макса Гейла. Сперва надо было отдать дань приличиям.
Я обернулась к нему.
– А вы ездили утром полюбоваться шествием, мистер Гейл?
– Я? Да, я там был. Видел вас в городе. Вы заняли хорошее место?
– Я стояла на Эспланаде, возле самого угла Дворца.
– Все это... довольно трогательно, не находите?
– Очень. – Я улыбнулась. – Вы как музыкант должны были оценить оркестры.
Он засмеялся, и я сразу увидела в нем отражение его отца.
– Еще как. А когда все четыре играют разом, это и вправду нечто.
– Лейтмотив для твоей «Бури», Макс, – сказал ему отец. – «Этот остров полон звуков».
Макс усмехнулся.
– Пожалуй. Хотя даже я постеснялся бы воспроизвести иные из них.
Сэр Джулиан повернулся ко мне.
– Мой сын пишет музыку к киноверсии «Бури».
– В самом деле? Как замечательно! Сдается мне, вы приехали для этого в самое подходящее место. Поэтому вы и выбрали Корфу после того, как утопили вашу книгу в Стратфорде, сэр Джулиан?
– Не совсем так... скорее, игра случая. Я знаю этот остров вот уже тридцать лет, и у меня тут живут друзья. Но все-таки приятное совпадение, что Максу досталась эта работа, как раз когда мы обосновались здесь.
– Так вы действительно думаете, будто это остров Просперо?
– А почему бы нет? – ответил вопросом на вопрос Джулиан Гейл, а Макс добавил:
– Ну вот, началось.
Я удивленно поглядела на него.
– А что я такого сказала?
– Ничего. Решительно ничего. Но если вы предлагаете человеку объяснить теорию, которую он вынашивает уже столько недель, то должны приготовиться к лекции, и, судя по блеску в глазах моего отца, теперь вас уже ничего не спасет.
– Но мне бы так хотелось ее выслушать! Кроме того, ведь ваш отец способен при желании заставить даже телефонный справочник звучать как «Война и мир», а уж его личная теория о «Буре» должна быть и впрямь чем-то особенным. Не обращайте на него внимания, сэр Джулиан! Так почему вы считаете, что Корфу подходит на роль острова Просперо?
– Вы изумительная молодая леди, – сказал сэр Джулиан, – и если вам взбредет в голову вырвать мои розы с корнями и унести прочь, я пошлю Адони вам помочь. Нет, по зрелому размышлению, лучше пошлю Макса. Ему будет полезно немножко позаниматься настоящей работой, вместо того чтобы слоняться вокруг в этом лунатическом трансе, в котором, по-моему, живут все музыканты... Кто это сказал, что настоящий мудрец не тот, кто требует, чтобы что-то доказали перед тем, как он в это поверит, а тот, кто готов верить во что угодно, пока это не окажется неправдой? – Не знаю, но на мой слух это звучит определением провидца или гения.
– Все розы, – с чувством заявил сэр Джулиан. – Слышишь, Макс? Моя теория касательно «Бури» – это теория провидца или гения.
– Само собой, – откликнулся сын.
Он все еще сидел на балюстраде, прислонившись к каменной вазе в углу.
Я украдкой изучала его лицо, ища сходство с отцом, но, кроме каких-то самых общих признаков и иногда
