Почти с облегчением я выскочила из машины и побежала их открывать. Тугая задвижка в конце концов поддалась, я навалилась на тяжелую створку, она продвинулась на несколько дюймов и застряла. Она утопала в грязи, но не это мешало ей открываться. Когда я наклонилась и попыталась ее освободить, зазвенела цепь. Темная от ржавчины цепь с огромным замком соединяла створки вместе.
Запертые ворота. Машину разворачивать негде. Выбор такой — или ехать задом наперед по дороге до объезда вокруг Вайтскара, или бросить машину и бежать полмили в Западную Сторожку. И то, и другое невообразимо.
В некоторых случаях люди думают не головой, а телом и нервами. Адреналин, говорят теперь, раньше говорили: «Нужда заставит, когда дьявол давит», — или даже: «Бог-то Бог, да и сам не будь плох». Я вцепилась в цепь и повисла на ней с отчаянной яростью, а она вдруг оказалась в руках. Это была просто петля, наброшенная на стойки ворот, чтобы они не распахивались сами собой. Секунды четыре я глазела на нее, будто действительно чудом разорвала массивные звенья, как сплетенные из волос. Хотя должна бы знать, что Адам не отправил бы меня этой дорогой, будь она перегорожена.
Адам. Я бросила тяжелую цепь в траву у ворот, широко распахнула створки, взобралась опять в машину и неслась вперед прежде, чем успела успокоиться потревоженная трава.
Крутой подъем и вдаль от деревьев. Полмили прямой хорошей дороги по пастбищу. Гравий казался белым при свете фар и таким ясным, будто состоял из кошачьих глаз.
Вершина холма. Одинокая береза. Ствол сверкнул белизной и пропал в темноте. Неожиданный резкий наклон к реке и крутой поворот к Западной Сторожке. Я забыла, как крута гора и резок поворот. На вершине моя скорость составляла примерно сорок пять. Я нажала на тормоз, но к реке все равно понеслась, как бомба. Машина походила на самолет, терпящий катастрофу. Я нажала на тормоз еще отчаяннее и вложила все силы и умственные способности в то, чтобы вписаться в поворот. Переднее колесо полезло на край дороги, я закрутила руль до предела влево… Почти получилось… Получается…
Я смогла бы сделать это при сухой погоде, даже несмотря на мое не слишком высокое мастерство. Но и дорога, и трава были мокрыми, колеса попали в грязь… Машина заскользила в разные стороны, неподвластная воле. Неожиданно переднее колесо добралось до берега, скользнуло. Автомобиль лениво съезжал по крутому травянистому склону к реке. В десяти ярдах впереди фары осветили воду, вспышка отраженного света ударила а глаза.
Наверное, я инстинктивно все-таки вертела руль, а то бы перевернулась. Машина проехала еще четыре фута по прямой, нырнула к реке, соскочила с девятидюймового пригорка, стукнулась обо что-то шасси и замерла, как мертвая. Передние колеса на гравии, а вода меньше чем в ярде от капота.
В тишине, когда заглох мотор, река шумела, как гром.
Я сидела, вцепившись в руль, смотрела как «дворники» бегают перед моим носом по сухому стеклу. туда-сюда, туда-сюда. Дождь какое-то время назад закончился, а я не заметила.
Сколько я там сидела, не знаю. Но несколько секунд, наверное, хотя показалось, что сто лет. Ничем я даже не стукнулась, только испугалась, но не было времени об этом задумываться. Просто пауза.
Выбралась из машины. Конюшенный двор в пятидесяти ярдах у подножия горы. Мне хватило ума выключить фары, я бросила машину и побежала.
Я забыла дорогу и в результате разбила машину Кона, но когда подошла к конюшне? рука автоматически включила свет и потянулась за уздечкой, даже не глядя. Кожа встретилась с ладонью, и прохладно зазвенел металл. Я сняла ее с крючка и замерла — дышала, привыкала к свету и приучала коня к своему виду. Бесполезно приближаться к нему в таком состоянии. Еще несколько секунд. Сердце должно успокоиться, стучать хоть приблизительно с обычной скоростью. И нужно контролировать руки… Пока не взяла в руки уздечку, я не понимала, что они так трясутся. Я прислонилась к стене конюшни и стала рассматривать жеребца Форреста.
Он стоял в дальнем углу просторного загона напротив двери, повернул ко мне морду, удивленно напряг уши. Я заговорила и, пытаясь сделать голос ровным, успокоилась сама. Когда он шевельнул ушами, я открыла загородку и вошла. Он не двинулся с места, только выше поднял голову и немножко склонил вбок, так, что огромные темные глаза смотрели искоса, показывая края белков. Провела нежной рукой по шее. Он опустил голову и подышал на рукав блузки.
Я сказала: «А теперь помоги мне, красавчик Рябиновый», — и протянула ему удила. Он даже не задумался, принял их, как голодная рыба муху. Через семь секунд спокойно, как во сне, он был взнуздан. Еще через десять я выводила его в ночь. На седло я не стала тратить времени, взобралась на него с края бочки с водой, и он стоял тихо, как ослик на берегу моря.
Мы направились к реке. Эта дорога вела и к пастбищу, поэтому он шел с удовольствием и прямо, красивыми огромными шагами, будто заглатывая ярды. Я сидела тихо, ослепленная темнотой, и не могла ни направлять, ни торопить его. Говорила, конечно, больше для собственного спокойствия, чем для его, но это довело нас до слабо сверкающей реки, где перед узким деревянным мостиком тропинка поворачивала.
Теперь я не представляла, смогу ли заставить Рябинового пройти по воде. Река раздулась от недавнего ливня и неслась с бешеной скоростью, издавала страшные звуки и завихрялась над камнями. Это было бы плохим переходом и при дневном свете, в темноте — прямой риск. Но ни одна живая лошадь, если она не работает в цирке, не пойдет по опасному, отдающему эхом деревянному мосту. Или по воде, или никак.
По крайней мере, мы вышли из-под деревьев, и я обрела зрение.
Берег там довольно крутой. В широкой сияющей реке камни отмечены тенями, а там, где бьют родники, бурлят пузырьки. Прекрасные звуки. После дождя все пахло жизнью и свежестью, тимьяном, мятой и прибитой копытами травой. Рябиновый засомневался и начал отступать, я настаивала. Будто хорошо воспитанный, он повернулся к воде и шагнул. Его копыта поехали, он прижал уши и остановился.
Ездить без седла в каком-то смысле неудобно, но и имеет определенные преимущества — чувствуешь лошадь, соединяешься, срастаешься с ней мускулами. Наездник становится частью коня, двигается вместе с ним и может реагировать быстрее на очень важную долю секунды, за которую сигнал проходит через седло и уздечку. Я почувствовала, как задумался жеребец, моментально испугался, поняла это даже до того, как эти импульсы укоренились в его природе, и немедленно подействовала в обратном направлении. Он всхрапнул, неожиданно рванулся вперед и бросился в воду.
Он сам искал дорогу среди камней, я говорила любовные слова, которые думала, что забыла. Копыта скользили и стучали по камням, вода кипела вокруг ног. Скоро она дошла до его колен, однажды он провалился в яму и намочил мою ногу до бедра, но быстро выпрямился и продолжал спокойно идти вперед. Будто это времени и не заняло, а мы уже оказались на другой стороне. Он поднялся на берег так пылко, что чуть не стряхнул меня, и быстро побежал на дорогу.
Дорога круто поднимается от моста вверх. Она неровная и покрыта корнями, но ее освещал лунный свет и ограничивал темный камыш. Я схватилась рукой за гриву и пустила Рябинового во весь дух. Он с удовольствием помчался, нужно бы успокоить его и замедлить бег, но мне все казалось медленно… И кроме того, возникло замечательное ощущение, как во сне — полет среди ночи, необыкновенная мощь, частью которой я стала, наркотик скорости, скорое завершение отчаянной миссии…
Он перешел на галоп, мы взлетели на склон и шли ровно. Я знала, что впереди ворота. Придется остановиться, чтобы их открыть. Даже если бы я ехала с седлом, я не могла бы его заставить прыгнуть в темноте. Я неуверенно смотрела вперед, надеялась, что конь увидит ворота раньше меня, просто знает, где они. Знал. Шаги укоротились, и в следующий момент я увидела или подумала, что увидела, туманные столбы забора, соединенные невидимой проволокой, и очертания коров за ними. Поперек дороги ничего. Путь открыт. Казалось, ворота открыты… да, теперь я их увидела, они прислонились к одной стороне дороги, будто опирались на проволочный забор.
Рябиновый выставил уши вперед, опустил назад и устремился вперед галопом.
Я не успела подумать, почему скот не вышел, а потом увидела. Прямо поперек дороги лежала борона, восемь футов железа, которое, если и не сломает ему ноги, заставит нас обоих упасть на…
Не было времени останавливаться, два шага и он будет…
На этот раз он подумал за меня. Выпрямился, поднялся и перелетел, ровно, как ласточка. И сразу в скоплении деревьев показались огни фермы.
Позже я узнала, что гроза произвела кое-какие разрушения на ферме Фенвиков, и поэтому все они, отец и два сына, вышли осмотреться. Они услышали стук копыт и подошли к воротам. Мы выскочили из-за
