бритвенные лезвия. Он еще помнит старый анекдот на эту тему. Смешно, какая ерунда может храниться в памяти после столь грандиозных перемен. После завтрака Иш направился переговорить с Эзрой. Встретились они, сели на ступеньки крыльца и начали мирную беседу. А мимо проходили люди, и совсем скоро вокруг них образовался маленький коллектив. Так всегда бывает, когда видишь, что кто-то другой занят на первый взгляд интересной беседой. И разговор получился под стать тихому утру и хорошей погоде. О всяких пустяках, с незлобивыми шутками да порой слишком громким смехом всякой несерьезной мелюзги. Что касается дел серьезных, то никто не возражал, что пора возобновить брошенную вчера работу, но и бежать приниматься за нее не торопились. Это стало понемногу раздражать Иша, и раздражение усилилось, когда Джордж размеренно и монотонно затянул старую песню про лед и газовый рефрижератор. Наконец Эзра и три молодых человека лет по двенадцать в сопровождении шустрых малолеток отправились на строительную площадку. Стоило им, не торопясь, отойти всего на несколько шагов, как все они внезапно оказались жертвами благородного порыва. Все, включая Эзру, бросились бежать наперегонки, дабы определить, кто же первым окажется на строительной площадке и бросит первую лопату земли. Иш видел, как, скорее всего, не понимая, что происходит, вместе со всеми, с развевающейся на ветру гривой длинных светло-золотистых волос, бежала Иви. Кто добежал первым, он не мог сказать, но в считанные минуты комья земли полетели во все стороны, и поднятая пыль плотной завесой скрыла трудящийся люд. А Иш не знал, то ли радоваться, то ли огорчаться. Такое впечатление, что ребята, сломя голову помчавшиеся к своим лопатам, превратили серьезную работу в некое подобие развлечения, словно не понимали разницу и не могли отличить труд от игры. Все это, конечно, выглядело красиво и замечательно, но никогда не достигнуть в работе заметных результатов, если основательно не настроиться на нее. Как обычно бывает, этот игривый энтузиазм схлынет через полчаса, земля с лопат полетит медленнее, и сначала детишки, а потом и люди постарше медленно разбредутся заниматься какими-нибудь более приятными делами.
А когда в давние времена — такие давние, что и не представить, когда это было, — они крадучись приближались к пугливому оленю; или, скорчившись на мокрой земле, дрожа от холода, ждали, когда опустится стая птиц; или, рискуя свалиться в пропасть, преследовали на отвесных кручах горных коз; или, охрипнув от крика и оглохнув от неистового лая собак, загоняли дикого кабана, — это не было работой, хотя порой срывалось дыхание и свинцовой тяжестью усталости наливалось тело. Когда женщины носили в чреве своем, рожали, а потом кормили грудью или бродили по лесу, собирая грибы и ягоды, или охраняли огонь у входа в каменную пещеру, — и это не было работой. И не считалось забавой, когда пели, танцевали и занимались любовью. Песней и танцами можно снискать милость духов леса и воды — очень серьезное дело, — хотя, может быть, кто-то и испытывал удовольствие от пения и танца. А что касается любви, то благодаря этому и милости богов продолжало свое существование на земле племя первых людей. Вот почему на заре человечества игра и труд были неразрывным, единым целым, и не существовало слов, способных отделить эти понятия друг от друга. Но шло время, проходили одни века, на смену им шли другие, и многое изменилось в этом мире. Человек изобрел цивилизацию и раздувался от гордости за свое детище. Но ни в чем так сильно не изменил приход цивилизации жизнь человека, как в разграничении понятий работы и удовольствия, и в конечном итоге эта грань стала еще более острой, чем между сном и бодрствованием. Сон стал рассматриваться как нечто расслабляющее человека, а «сон на работе» — как отвратительное преступление. Включенный свет или утренний звонок будильника перестали быть определяющими символами разделения состояния сна и бодрствования, и на смену им пришли более яркие символы — щелчок компостера в проходной завода или свисток, сигнализирующий начало рабочего дня. Люди стояли в забастовочных пикетах, выламывали булыжники из мостовых, взрывали начиненные динамитом самодельные бомбы, чтобы хоть час переместить из одного временного цикла в другой. И с таким же упорством воевали против них те, кто не хотел допустить подобного. И труд становился все более тяжким, а развлечения — все более искусственными и лихорадочными.
На ступенях крыльца дома Эзры остались сидеть лишь Иш да Джордж. Иш чувствовал, что старина Джордж хочет что-то сказать. «Забавно, — думал Иш, — кто станет возражать, если собеседник сделает паузу после того, как что-нибудь скажет?». Джордж выдерживал паузу, еще не произнеся ни единого слова.
— Да, — сказал Джордж и снова замолчал. — Да… пожалуй, пойду я за досками… укреплю ими стенки, когда яма станет глубокой.
— Отлично! — сказал Иш. И он знал, что, по крайней мере, Джордж доведет свою работу до конца. Привычка к работе прочно укоренилась в Джордже еще со Старых Времен, и, наверное, он по-настоящему и не знал, что такое развлечения. Джордж пошел к своим доскам, а Иш отправился разыскивать Дика и Боба, которым наказано было отловить собак и запрячь их в тележки. Нашел он их возле своего дома. Три собачьи команды были уже полностью готовы к походу. Из одной тележки торчал ствол винтовки. Иш задумался, соображая, что еще он должен взять с собой в дорогу. Ведь явно чего-то не хватало.
— Послушай, Боб, — он вспомнил наконец. — Сбегай, принеси-ка мой молоток.
— А-а, а зачем он тебе?
— Да просто так. Вдруг понадобится отбить замок.
— А камни на что? — спросил Боб, но в дом все же пошел. Используя временную паузу, Иш достал винтовку и проверил, заряжен ли магазин. Таков был заведенный порядок, и Иш сам настаивал на этом. Мала вероятность встречи с разъяренным быком или медведицей с маленькими медвежатами, но все же ружье дарило чувство уверенности. Часто просыпаясь среди ночи, Иш вспоминал — и картина эта как живая вставала перед глазами, — по его следу бежит свора голодных псов. Вернулся Боб и быстро, словно желая поскорее избавиться, протянул молоток отцу. И стоило лишь покрепче ухватиться за щербатую ручку, Иш испытал необъяснимое чувство уверенности. Знакомая тяжесть четырехфунтового молотка дарила ему ощущение внутреннего покоя. Это был тот самый, подобранный незадолго до укуса гремучей змеи молоток. Уже тогда щербатая, ручка за эти годы растрескалась еще больше, и он часто думал, что давно следовало заменить ее на новую. По правде говоря, он вполне мог найти себе новый инструмент, но скорее всего потому, что молоток не имел особой практической ценности, не сделал ни того ни другого. По традиции Иш в Новый год выбивал с его помощью новые цифры, хотя для этой цели подошел бы инструмент и полегче. Ну а сейчас он положил молоток под ноги и почувствовал, что все в этом мире в полном порядке.
— Все готовы? — окликнул он Боба и Дика, и в этот момент что-то странное привлекло его внимание. Прикрытый ветками, стоял в кустах маленький мальчик и молча, с любопытством и надеждой смотрел на собачьи упряжки. Иш сразу узнал эту хрупкую фигурку.
— Эй, Джои! — крикнул он, повинуясь неожиданному порыву. — Хочешь с нами?
Не раздумывая, Джои сделал быстрый шаг вперед неожиданно снова застыл на месте, а потом попятился назад.
— Я должен помогать копать колодец, — сказал он.
— Не беспокойся, они выкопают колодец и без твоей помощи. — «…Или (это Иш уже добавил про себя) не выкопают его даже с твоей помощью».
Джои больше не сопротивлялся. Пожалуй, в эту минуту для него не могло существовать более соблазнительного предложения. В одно мгновение Джои оказался у тележки, забрался внутрь и уютно устроился на единственно свободном пространстве — в ногах отца. Молоток тоже нашел себе место, но уже на коленях Джои. А тут и собаки отчаянно залаяли и дружно рванули вперед. Следом, с улюлюканьем возбужденных мальчишек и с таким же неистовым лаем собак, сорвались с места две другие упряжки, а когда в общий гвалт вплелись голоса собак, остающихся дома, все вместе стало напоминать нападение индейцев на поселок первых переселенцев. А Иш, горбясь в этой дурацкой повозке, как обычно, чувствовал себя нелепым участником нелепого маскарада. Но стоило собакам одолеть первые несколько десятков метров, как они, экономя силы, прекратили бестолковый лай, перешли на неторопливую трусцу и позволили Ишу вернуться к размышлениям о будущем и настоящем. Первую остановку экспедиция сделала у того, что в давние времена называлось станцией технического обслуживания. Дверь оказалась незапертой. Внутри маленькой конторки, несмотря на застекленные панели стен, царил призрачный желтоватый полумрак. За двадцать один год засиженные мухами и покрытые толстым слоем пыли окна почти не пропускали солнечного света. Рядом с давно онемевшим телефоном висел на крюке телефонный справочник. Стоило взять в руки книгу и открыть ее, как оттуда выпали и, медленно кружась, полетели к земле высохшие, хрупкие обрывки желтых страниц. Он нашел то, что искал, — адрес местной фирмы по продаже джипов. Вернее, адрес того, что некогда было местной фирмой по продаже джипов. С такими дорогами, как сейчас,
