обнимал ее властно, и во сне она принадлежала ему, а он принадлежал ей. Он проступал сквозь ужасы чужих страданий и заставлял страдать ее, просыпаясь, горько плакать в подушку утром. Зачем ты снишься? Не смей сниться! Ушел, так уходи совсем!
В утренние часы, когда Ася с трудом поднимала свое непослушное, разбитое усталостью тело, она радовалась, что сейчас пойдет туда, где не будет минуты свободной, чтобы думать о нем и страдать. Там, внизу, она не принадлежала себе, она распинала себя сама, чтобы смыть грех. Чтобы иметь право прямо смотреть в глаза тому, кому привыкла молиться с детства.
Ася дождалась Марусю, с рук на руки передала ей сонного сынишку, оделась и спустилась на первый этаж. Доктор Грачев на ходу кивнул ей и попросил:
— Асенька, помогите мне сегодня в сортировочной. С утра прибыла еще машина, битком набитая. Рук не хватает.
Сортировочная была устроена во флигеле. В тесных помещениях лежали вповалку, сидели, стояли раненые. Как только Ася вошла, на нее посыпались просьбы, упреки и вопросы:
— Перевязку сделайте!
— Когда нас накормят? Битый час сидим…
— Воды дайте!
Доктор Грачев отрывисто, по-командному отвечал на вопросы и негромко говорил Асе:
— Этого в перевязочную. Этих на санобработку и кормить. Этого срочно в операционную.
Ася шла позади доктора и записывала фамилии и указания. Ей приходилось ходить среди раненых, выбирая, где можно ступить, перешагивать через людей, носилки, котелки с кашей.
В углу на полу лежал бледный как бумага офицер. Доктор наклонился, взял руку.
— Пульс не прощупывается, — бросил Асе. Она кивнула. Таких случаев было сколько угодно — среди живых с прибывших подвод частенько снимали и мертвых.
— Его бы убрать, доктор, помирает ведь, — сказал солдат, рядом на полу пьющий из жестяной кружки перепревший мутный чай. — Тут живым негде.
К Грачеву подошел санитар, они тихо переговаривались. Ася отправилась выполнять распоряжения. Когда возвращалась из перевязочной, навстречу ей попались санитары с носилками. Они выносили из флигеля умирающего офицера. Голова его, повернутая набок, качалась в такт шагам санитаров. Обычно раненые для персонала были обезличены. За одинаковыми серыми грязными гимнастерками и окровавленными бинтами не разглядишь лиц. Но этот был без бинтов и тем выделялся из общей массы. Худой, бледный до синевы, словно уже не из мира живых. Вдруг он открыл глаза и мутным взором обвел двор. Ася остановилась. Ей показалось…
Что-то родное, такое близкое, что живет в нас в самой глубине, неузнанное, посеянное детством, вдруг всколыхнулось, вспыхнуло мгновенной радостью и одновременно — страхом. Неужели?!
Она пошла рядом с носилками. Видимо, беспокойство проявилось на лице ее слишком очевидно. Доктор Грачев, который торопился в операционную, приостановился и приказал встать санитарам.
— Знакомый ваш? — кивнул он Асе.
— Да. Это брат моей подруги. Доктор, что с ним? Неужели ничего нельзя сделать?
— Я подозреваю внутреннее кровоизлияние. Надо бы срочно сделать переливание крови или на худой конец ввести физиологический раствор. Ни того ни другого в госпитале нет, закончилось. Ждем поставки из Питера, но сами знаете, как они там торопятся… — И, уже обращаясь к санитарам, приказал: — Несите в офицерскую палату. Попробуем камфору под кожу и что-нибудь возбуждающее сердечную деятельность. Но, повернувшись к Асе, добавил: — Надежды мало. Вы сами видите, в каком он состоянии.
Ася с тревогой смотрела, как едва живого Алексея несут санитары. У нее было много дел, однако же при первой возможности Ася прибежала во вторую палату. Вознесенскому уже сделали необходимые уколы, и теперь его бледное лицо не казалось лицом мертвеца. Ася с волнением наблюдала, как вздрагивает жилка на виске, как губы, полчаса назад синевато-серые, темнеют, приобретая более живой, розоватый оттенок. И Ася, глядя на него, думала сейчас не о нем самом, не о тех страданиях, которые, возможно, ему довелось перенести, а о Мане, о матушке Александре, об отце Сергие. Вознесенский должен выжить во что бы то ни стало! Ради них, для них!
Она дотронулась до его щеки — он открыл глаза. Мутный взгляд обвел потолок, окружающее пространство и остановился на ней. Алексей смотрел на нее несколько секунд, потом закрыл глаза. И вновь открыл.
— Где я? — спросил он, глядя на нее и либо не узнавая, либо не слишком доверяя себе.
— В госпитале.
— Вы?!
Ася улыбнулась.
В комнате, выходящей окнами в сад, тесно стояли узкие походные кровати. На них лежали раненые, которые не без любопытства наблюдали за их разговором.
— Вы лежите, Алексей, не разговаривайте, я доктора позову.
Она разыскала Грачева и привела его к Вознесенскому. Сама ждала за дверью. В копилке ее девичьей памяти уже имелось несколько смертей небезразличных ей людей. Сейчас она была полна решимости побороться со смертью. Хотя бы ради матушки Александры, которая когда-то давно, в другой жизни, гладила девочку Асю по голове.
— Будем наблюдать, — коротко резюмировал доктор и разрешил покормить жидким.
Ася побежала в кухню, где хозяйская кухарка готовила обед. Вернулась в палату с миской бульона. Вознесенский молча и будто бы все еще недоверчиво наблюдал за ней.
— Это действительно я, а вы действительно живы, — твердо сказала Ася и села на табурет между кроватями. — Вам не помешает поесть.
— Не помешает, — попытался улыбнуться Алексей. Ася стала кормить его с ложечки, после каждого глотка заставляя прислушиваться к себе. Нет ли боли в животе? В горле?
— Как вы сюда попали? — шепотом спрашивал он между глотками.
— Обещаю рассказать, как только вы поправитесь.
— А если не поправлюсь? Так и унесу свое любопытство в могилу?
— Ну и не смешно! — строго оборвал а Ася. — Ешьте лучше.
— Вы давно из Любима?
— Очень давно.
— Вышли замуж?
— Слишком много вопросов, господин подпоручик!
— Поручик.
— Вот как? Поздравляю.
— Значит, не вышли. От наших письма получаете? Как они?.
— Нет, я… Мы не переписываемся с Машей. Так получилось.
— Но почему?
— Ну вот, бульон пошел вам на пользу, вы разговорились. Мне пора.
— Вы придете? Приходите скорее, Ася.
— Если вы не станете задавать вопросов.
— Обещаю.
Вечером все так же в своем кресле ее ожидала Софья Аркадьевна.
Ася покачала головой:
— Снова вы не ложитесь!
— Тиночка, ты обо мне не тужи, на том свете отосплюсь. Расскажи, что сегодня было. Неужели новые раненые прибыли? Саввишна говорила, флигель забит?
— Да, бабушка. Раненые все прибывают, медикаментов не хватает, врачи не высыпаются, санитары шевелиться не хотят. И еще… Вы знаете, я сегодня встретила своего земляка. Более того, он брат моей гимназической подруги, ужасный был задира в детстве… А теперь лежит абсолютно без сил, и врач был уверен, что он сегодня умрет. Но он, кажется, поправляется.
— Вот ведь как бывает… А что у него?
— Истощение. Доктор считает, что он долго голодал, а потом еще и замерз на снегу. А у нас его
