зазвучали у него в ушах.
— Сиди тихо. Не выдавай себя. И ничего не бойся. Тебя спасет… — она не договаривает, тревожно смотрит вниз.
Потом почти беззвучно, одними движениями губ говорит ему в ухо:
— И помни — отец не виноват… Все было вне его воли… И нашей. Это — судьба…
Мать целует его в лоб, словно благословляя, и уходит вверх, по тропе. Сама.
Через несколько мгновений мимо него вслед за ней проходят фигуры в черном. Олафу ужасно хочется запустить в них камнем. Но он этого не делает. Мама сказала сидеть тихо. А потом он слышит короткий вскрик. И две фигуры появляются снова. Они движутся медленно, словно что-то или кого-то ищут. Олаф замирает…
На мониторе тоже замирает картинка. Фигуры некоторое время неподвижны, потом оживают и медленно уходят вниз по тропинке. Память нельзя остановить. Она, как по рельсам, цепко ведет зрительные образы по пройденному и пережитому…
— Господин Олаф! Очень важно! Вспомните свои ощущения! Почему они вас не нашли? Для зомби это ведь исключено! Что вас спасло?!
Олаф вытирает градом катящиеся по щекам слезы, которых он до этого не замечал. И этим словно стирает картинку на мониторе из своего далекого детства. Дважды вошедший в реку в ней все-таки остаться не может…
Олаф смотрит на агентов. Он понимает их волнение, понимает, как важен им его ответ. Машина, даже самая совершенная, не обладает эмоциональной памятью, самой сильной и точной у человека, и потому никогда не передаст всего того нового и необъяснимо важного, что было у его матери, а значит, есть и у него. Он должен объяснить это. ЭТО тогда спасло ему жизнь! А значит, может спасти жизнь другим…
Олаф переводит взгляд на фотографию матери.
— Они прошли рядом как слепые. Я видел их лица. У меня было ощущение, что меня спасает сама Земля.
5. По штатному расписанию экипаж станции второго поколения ИС состоял из семи человек. Тел было шесть.
— Нужно искать седьмого, — сказал Элюар, закончив сеанс связи с модулем. Олаф посмотрел на него невидящими глазами.
— Нужно искать твоего отца, — поправился Элюар.
Олаф кивнул и пошел к одному из переходов.
— Ты куда?
— В рубку управления.
— Подожди. Я доложу об этом командиру.
Попали они в рубку управления только после прохождения шлюзовой камеры. Защита станции от утечки атмосферы здесь функционировала исправно.
Рубка представляла собой кубическое помещение с огромным экраном внешнего обзора — отключенным, и пультом управления — включенным. Светились сигнальные и аварийные лампы. Но в рубке никого не было.
Щелкая магнитными подошвами (звук стал слышен — появился воздух), Олаф и Элюар обошли рубку, остановились перед экраном внешнего обзора.
— Что будем де-лать? — Олаф взялся за застежку шлема, собираясь его снять.
— Не снимай! Вызови модуль на экран сперва!
— По-нял.
Олаф пощелкал тумблерами на пульте управления — экран не загорался.
— Нет свя-зи.
— Вижу. Продолжим поиски. Начнем с жилых кают.
Не успели они повернуться к выходу, как экран засветился, и на нем возникло изображение модуля. Вплеск помех — и картинка сменилась. Элюар и Олаф увидели пилотный отсек модуля, а в креслах — корчившегося от удушья Диксона и неподвижно сидевшего с запрокинутой головой Влада.
— На модуль! Скорей! — закричал Элюар.
Но тут на стене рядом с пультом управления неожиданно разошлись створки потайного люка, и в его зеве открылся черный лик глубокого космоса. Тут же из пространства рубки одним хлопком вылетел воздух. Но еще более неожиданным стало появление в черном зеве люка летящей фигуры в таком же скафандре, что и те шестеро в кают-компании. Вспышка выстрела полетного бластера — и фигура мастерски опустилась на край люка. Свет аварийных ламп и экрана упал на прозрачный пластик его скафандра.
— Оте-ец! — крик Олафа ворвался в наушники скафандра Элюара.
Вот он — седьмой! Живой и невредимый! Хотя, стоп! Что это он, седьмой, делает?
Увернувшись от объятий Олафа, фигура обхватила его сзади за туловище, оторвала от пола и, не давая прикоснуться к нему магнитными подошвами, толкнула Олафа в зев люка.
— Стой! Не смей! Куда ты его? Дьявол!
В отчаянном броске, сам едва не зависнув над полом, Элюар поймал за ногу медленно улетавшего в люк Олафа.
Фигура между тем отступила к пульту, прижалась к нему спиной, подняла свой полетный бластер (боевого, видно, не было) и нажала на спуск.
Огненная струя, пущенная меткой рукой, выбила из руки Элюара ногу Олафа. Вторая огненная струя вышибла беспомощно вертевшегося в пространстве Олафа в космос. Третья струя вмяла Элюара в дальний угол рубки.
Сунув полетный бластер в кобуру, фигура сняла с пояса кейс портативной космосвязи, что-то переключила на его минипульте, повесила кейс на место и двинулась к Элюару, поигрывая неизвестно откуда вытащенными наручниками. За прозрачным пластиком скафандра немигающе смотрели жестокие глаза, сулившие смерть.
6. (Из воспоминаний Влада. За год до рейса.)
Влад был переведен после третьего рапорта в оперативную группу агентов СБЕЦ как штатный эколог-корректор из своего реабилитационного центра только по одной причине — он был молод и в хорошей спортивной форме. Начальник центра так и сказал, изучив предписание: «Тебе твои умения, если и понадобятся, то все равно, форы агентам ты не дашь. Но вот неумение бегать — это незачет нашему центру и стыд и позор тебе, Влад! Вот так! Спорт всегда и везде был, есть и будет в цене!..» При этом начальник центра вздохнул и незаметно втянул живот.
Влад ничего не ответил, только смешливо потер переносицу.
Работа в центре была рутинной: сотни регистрационных карточек, сотни просмотров видеозаписей, сотни однообразных реабилитационных бесед… Нет, ему его работа нравилась! Но душа жаждала действий, настоящей борьбы! А настоящая борьба с ортодоксами, штаб-квартиру которых в Гималаях штурмовал еще его отец, была давно позади. Ортодоксов-зомби, ушедших в подполье, сейчас быстро выявляют и нейтрализуют. Оставшиеся в живых проходят реабилитацию в таких центрах, как его. По-своему они несчастные люди. Но от них нельзя откреститься. Они тоже люди, чьи-то близкие родственники. Им нужно помогать! Но… лучше не в кабинете! И Влад начал, правда, в тайне от начальника центра, писать рапорта. Только после третьего его вызвали в кадровый отдел СБЕЦ, тщательно протестировали и выдали предписание для перевода.
Начальник центра заметил жест Влада и обиделся. Он был патриотом своего центра, куда пришел в шестнадцать лет помощником санитара худым длинноволосым подростком, а спустя десять лет стал его начальником и превратился в лысоватого толстячка, не очень дружившего со спортом и очень болезненно это переживавшего. Он молча подписал заявление Влада о переводе и, не глядя, подал ему. Тот почувствовал, что краснеет.
Мальчишка! Восемнадцать лет уже, а все как… Потому и Дана с ним рассталась!.. Мелькнувшее воспоминание о Дане заставило Влада еще больше покраснеть. Это ведь по его мальчишеской глупости они
