В Припяти шли уличные бои. Кто и с кем воевал — Марат не знал, да и не хотел разбираться, просто постреливал иногда для проформы по черно-зеленым армейским камуфляжам.
Его словно вела чья-то невидимая рука, заставлявшая обходить одни кварталы и идти через, казалось бы, глухие дворы. В голове пульсировала одна мысль: «Я уже рядом! Быстрее, быстрее, быстрее…»
Вот и разлом в стене, прикрытый бетонной плитой. Марат нырнул в него и побежал. Как оказалось — вовремя. Сзади раздался грохот взрыва, плита рухнула, завалив вход. На пороге ускользающего сознания мелькнула последняя здравая мысль: «А как же я назад?», но ее тут же оттерла другая, наполовину чужая: «Я дошел!»
Петляя в лабиринтах подземных катакомб, он то и дело попадал в тупики, натыкался на трупы, спотыкался об них, падал, но продолжал идти, даже сам толком не зная куда, но четко осознавая зачем.
Очередной коридор закончился массивным завалом почти под самый потолок. Марат полез на него в надежде протиснуться. В узкий просвет могла влезть только голова, но он решил все же заглянуть туда.
Картина, которую он увидел, полностью парализовала его сознание. Небольшое помещение было заполнено неземным бело-голубым сиянием, а источник этого сияния парил в полуметре над землей. Не чувствуя ни боли, ни страха, Марат стал разгребать завал, сдирая кожу до крови, но продвигаясь все ближе к своей цели. Он больше не слышал ни звуков канонады, ни разрывов гранат, в его душе словно пели ангелы, а все естество наполнил этот божественный свет. Позади что-то обрушилось, и Марат понял, что как бы ни старался, больше он вперед не продвигается. Он еще не знал, что его сердце уже не бьется, а позвоночник переломан в трех местах. Мозг был еще жив.
Бело-голубой шар качнулся и двинулся навстречу. Приглядевшись, Марат заметил, что это Она несет его.
— Ты пришел. Я ждала тебя. Я вижу твое желание.
Она наклонилась и отдала ему шар.
Марат взял его в руки и посмотрел ей в лицо. На него, улыбаясь, смотрела его жена.
— Марина! — последнее слово сорвалось с мертвых губ, и мертвые руки отпустили шар.
— Да, — сказала Она.
Шар стал переливаться всеми цветами спектра и расти в объеме, пока не взорвался, выпустив из себя столб яркого белого света.
Над Зоной прогремел Выброс небывалой мощи, сметающий на своем пути все живое и не оставляющий надежды на спасение.
Она обернулась, поняв, что его нет рядом.
— Ты снова куришь?
— Хочешь, я брошу ради тебя? — он погасил сигарету.
— Нет, я хочу, чтобы ты бросил ради своего здоровья, — Марина улыбнулась.
— Тогда пойдем, купим конфет, — предложил Марат, гася сигарету.
— Я буду толстая! — Марина надула губки.
— Ты у меня была, есть и будешь самая красивая! — Марат подхватил ее на руки и понес в сторону магазина.
По дороге мимо них на бешеной скорости промчалась серебристая иномарка.
— И откуда только у людей деньги берутся? — завистью глядя вслед удаляющейся машине, сказала Марина.
— Не переживай, у нас тоже когда-нибудь будет своя машина.
— И квартира бы не помешала! — рассмеялась она.
— Сам придумал? — восхищенно глядя ему в глаза и улыбаясь спросила Марина. — Как красиво! Я тебя люблю!
Через четыре месяца и двенадцать дней на свет появился Усманов Игорь Маратович.
Ребенок сладко спал в своей кроватке.
Трехмерная картинка стала тускнеть, подернулась рябью и вскоре пропала совсем.
— Ты думаешь, теперь у нас получится? — спросил Он.
— Я просто уверена, — сказала Она.
— А он придет?
— Конечно, ведь в нем — часть меня.
— А если земная часть победит, и он откажется?
— Посмотрим, — ответила Она.
Алексей Силин
ДВА ДНЯ В АДУ ИЛИ СТАЛКЕР ПОНЕВОЛЕ
У каждого бывают моменты, когда вся жизнь проносится перед глазами. Вот ты ещё учишься говорить, а через несколько секунд уже оканчиваешь институт с отличием. И в этот миг ты на несколько мгновений зависаешь на критической точке между небом и землёй. Всё смешивается в одну непрерывную картину — визг, скрежет алюминия, крики отчаяния, брызги крови на лице, искорёженные лопасти тяжёлой боевой машины. Этот миг так ничтожно короток, что ты не успеваешь даже испугаться, во всей полноте ощутить удушающий, животный ужас. Если смысл твоего существования исчерпан, ты медленно погружаешься в пучину безразличного небытия. Именно на этой точке как раз и умирает надежда. Ты уверен, что тебя больше нет. Ты уверен, что это твой личный эпилог, за которым уже ничего не будет, в лучшем случае — многоточие. Но, возможно, кто-то свыше смилостивится и тебе будет дан последний шанс доказать, что живёшь не зря. Вот перед моими глазами пробегают два года работы в редакции. А поверил бы я, скажи мне кто тогда, что буду отстаивать своё право на жизнь в месте, где она уже не имеет власти? Наверное, нет. А между тем, невидимая киноплёнка замедляет свой бег, и вот я уже отчётливо различаю последние несколько дней своего бытия…
Четвёртое сентября, 2011
Старый военный «Урал» — гордость советского автопрома — довольно юрко бежал по размытой дороге через лес, как будто отрабатывая свой неофициальный титул. Вместе со мной в крытом брезентом кузове тряслись учёный, пятеро солдат, и пара туристов, кажется, из Германии, один из которых на ужаснейшем русском что-то выспрашивал у основательно «поддатого» «защитника отечества».
