стояло два оплаченных полиэтиленовых пакета, дожидаясь, пока их заберут на обратном пути.
Чувствуя, что столь скорая покупка сблизила их, парочка повернула направо. Эмилия инстинктивно взяла курс на палатку, где продавались лавры, — ведь Гийом Ладусет ясно дал понять, что ее спутник питает особенный интерес к деревьям. Но когда она упомянула об этом, почтальон совершенно растерялся, пытаясь догадаться, что же имел в виду сваха.
Они ненадолго задержались на главной площади — полюбоваться восхитительным Шато де ля Мартони. Видимо, для тех, кто еще сомневался в его средневековом происхождении, на табличке от руки были выведены слова:
Прогуливаясь, любители флоры вышли на рыночную площадь с древними деревянными столбами и покатой шиферной крышей, но очень быстро покинули открытый базар, придя к единодушному мнению, что полосатые петунии — это слишком вульгарно. Они осмотрели церковь позади рынка, изумляясь омерзительности чудовищ, борцов и зловещих тварей, вырезанных по камню под самым карнизом.
Ha главной улице почтальон указал на крыши милых пастельных домиков и спросил, не их ли называют «самыми прекрасными в Зеленом Перигоре». И когда владелица замка ответила, что, как ей казалось, их называют «самыми прекрасными во всей Франции», почтальон согласился, сказав, что она всецело права.
Прохаживаясь вдоль торговых рядов, они остановились посмотреть на разнообразие перцев. Эмилия Фрэсс принялась зачитывать вслух их причудливые названия — «болгарская морковь», «венгерский горячий воск», «банановый ранний сладкий», «ямайский горячий шоколад», — и Жильбер Дюбиссон поинтересовался, откуда она так хорошо знает английский.
Вскоре они наткнулись на коллекцию цветущих гераней под громадным зонтом с маленькой рукописной табличкой: «Дотроньтесь и понюхайте!» Эмилия потерла один из листочков и поднесла пальцы к носу.
— Пахнет грецким орехом! — воскликнула она.
Почтальон потер листики соседнего растения и понюхал свои пальцы.
— Эвкалипт! — воскликнул он.
Тогда владелица замка потерла листочек третьего цветка.
— Морковка! Как забавно!
Переходя речку Коль по горбатому готическому мостику, с его булыжниками-луковицами цвета синяков, почтальон придержал владелицу замка под локоть, чтобы та не споткнулась. Но смотреть на том берегу было особо не на что, ибо суккуленты их интересовали мало, и, возвращаясь по тому же мостику, Эмилия Фрэсс охотно взяла Жильбера Дюбиссона под руку, которую тот любезно предложил спутнице.
— Может, по бокалу вина? — спросил почтальон.
— Отличная мысль, — ответила владелица замка.
Они сели в баре напротив продавщицы роз — невероятных бутонов цвета ирисок, ванили, мармелада, малины и черносмородинового ликера.
Жильбер Дюбиссон вернулся с бутылкой красного «Сен-Жан-де-Коль», наполнил бокалы, и лишь тогда оба вдруг заметили, как здесь оживленно.
Эмилия Фрэсс спросила у Жильбера Дюбиссона о его работе, и тот рассказал, как много радости она ему доставляет. И пусть вставать приходится рано, зато весь остаток дня можно заниматься всем, что только душа пожелает. Много времени, конечно, уходит на виноградник, объяснил он, ну и разумеется, он чувствует себя морально обязанным заскакивать к Гийому Ладусету в контору напротив, поскольку тот кажется таким одиноким, и, если по справедливости, кто-то же должен поддерживать его разговорами в течение дня?
— Гийом одинок? — переспросила Эмилия.
— Иногда я заглядываю к нему в окно, и он просто сидит и таращится в одну точку, и я знаю, ему так и хочется, чтобы я зашел поболтать. Лично мне это, честно говоря, не всегда удобно, но что поделаешь — надо ведь думать не только о себе.
— А в личной жизни? Он тоже одинок?
— Ну, Гийом, конечно, вызывает кое-какой интерес, но, как и все мы, он просто не нашел пока своей второй половины, — что, кстати, довольно парадоксально, учитывая, что он взял на себя роль свахи. Явно узрел дефицит на рынке и вовремя заполнил нишу.
— А ты, Жильбер? Ты встречал когда-нибудь настоящую любовь?
В голосе ее собеседника проступили грустные нотки:
— Один раз. Только это было очень давно.
Почтальон вновь наполнил бокалы и впервые в жизни изложил истинную историю Сандрин Фурнье, грибной отравительницы. Он влюбился в нее еще в школе, пояснил Жильбер Дюбиссон, и низкий рейтинг популярности девушки только сильнее разжигал его страсть, ибо, но каким-то странным соображениям, ему казалось, что она бережет себя для него одного. И лишь через несколько лет после окончания школы, когда она привела его в старую охотничью хижину, он обнаружил, что Сандрин отнюдь не берегла себя для него. Но он был так ей благодарен, что не придал этому значения. Она обучила его таким штукам, о которых он и понятия не имел, и пусть он нередко чувствовал, что Сандрин подавляет его своей неуемной энергией, он никогда не жаловался. Она показала ему свои заветные грибные места, и порой они отправлялись в лес со сковородкой и сливочным маслом и жарили добычу прямо среди деревьев. Однако Жильбер постоянно переживал, что плотские аппетиты девушки чересчур велики для одного мужчины, и как-то раз, испугавшись, что рано или поздно она начнет удовлетворять их где-то еще, решил расстаться с Сандрин Фурнье. Шевелюра в то время у него была еще о-го-го, так что ему удалось завоевать внимание младшей сестры Фабриса Рибу, Иветты. Ревность Сандрин оказалась настолько сильной, что, когда отец Иветты в очередной раз пристал к ней с расспросами насчет места, где та находит столь восхитительные белые грибы, коварная рыботорговка послала старика к охотничьей хижине, зная, что тот непременно наткнется там на свою дочь и Жильбера Дюбиссона в чем мать родила и положит конец их отношениям. Но когда эти двое услышали, что кто-то идет, они спрятались под одеялом, послужившим не одному поколению тайных любовников. Что же до мсье Рибу, то старик настолько увлекся сбором того, что, как он полагал, было настоящими грибными деликатесами, что не удосужился сунуть нос в хижину. Через какое-то время Жильбер Дюбиссон набрался смелости и выглянул в оконце — посмотреть, кто же это такой. Он увидел отца Иветты, собирающего грибы, в которых юноша сразу узнал ядовитые. Однако, испугавшись, что тот застанет его со своей дочерью, молча натянул одеяло обратно на голову. Когда же почтальон узнал, что мсье Рибу стало плохо, именно он доставил остатки злополучного омлета в больницу в спешном порядке. Но было уже поздно. Фабрис Рибу обвинил в смерти своего отца Сандрин Фурнье, ибо это намного легче, чем признать глупость собственного родителя, и раз и навсегда запретил ей появляться в баре «Сен-Жюс». Несмотря на мольбы Жильбера, торговка рыбой наотрез отказалась принять почтальона обратно. Более того, всякий раз, когда тот еженедельно являлся к ее прилавку за своими любимыми креветками, она заявляла, что больше не торгует моллюсками, ссылаясь на жуткую аллергию…
— Ах, Жильбер, мне так жаль, — вздохнула Эмилия, когда почтальон закончил свой печальный рассказ.
— А сейчас, насколько я понимаю, она встречается с дантистом. Их видели вместе в Брантоме дня два назад. Похоже, они без ума друг от друга.
Пару секунд почтальон смотрел в одну точку прямо перед собой, а затем тихонько похлопал спутницу по руке:
— Ничего, все это уже в прошлом. Должен сказать, я чудесно провел сегодняшний день.
— И я тоже, — ответила Эмилия Фрэсс.
После того как бутылка опустела, оба согласились, что пора идти. Но тут почтальон вдруг резко вскочил со стула.
— Я буквально на минуточку, — извинился он.
Когда Жильбер Дюбиссон вернулся, в руках у него был белый полиэтиленовый пакет, который он протянул Эмилии со словами:
— Маленький подарок.
Она заглянула внутрь и, сразу узнав, что это, потерла один из листочков, поднесла пальцы к носу и
