Рыба-одеяло

белки, прыгали на плечи, золотые рыбки плавали в прудах. А теперь это место стало ареной ожесточенных сражений.

3. «Гангут смеется»

В бригаде торпедных катеров выходила небольшого формата мат­росская газета «За Родину». Так как я был немножко знаком с газет­ной работой, меня назначили помощником редактора. Первый номер я выпускал один. Корреспондентов совсем не было. Потом, помню, мото­рист, старшина второй статьи В. Светлов принес «Балладу о том, как шюцкор тысячу марок не получил». Мы вместе выправили ее и опубли­ ковали. Вслед за ним явился отличник пулеметного расчета Погребельный со стихотворением, посвященным ханковским летчикам. А затем старшина Кузьмин – тоже со стихами: «Враг, не суйся к нам на Ханко!»

Газета имела потрясающий успех. Бойцы восхищенно смотрели на своих друзей.

– Вот здорово! Витька, ты, оказывается, поэт?

– Кузьмин! А мы и не подозревали, что ты пишешь!

Светлов и Кузьмин смущенно улыбались, довольные похвалой. Больше недостатка в корреспондентах я не испытывал. Всем хотелось напечататься в газете, да и было о чем писать. Катерники каждый день совершали подвиги, выгоняя неприятеля с островов вокруг Ханко.

Помощником у меня был бывший типографский рабочий, старшина Иван Шпульников. Он ловко вырезал на линолеуме клише по моим рисункам. Линолеум брали из финских домиков. Все полы там были им покрыты. Когда на Ханко прибыл художник Борис Пророков, то и ему очень понравился этот материал. Он был податливый под ножом, давал удивительно четкий рисунок и тончайшую линию.

Вскоре нашу газету «За Родину» объединили с газетой централь­ной военно-морской базы «Красный Гангут». Писали теперь уже не только о бригаде торпедных катеров, но и обо всех защитниках Ханко.

Редакция «Красного Гангута» помещалась в подвале бывшего швед­ского посольства. По двору, чтобы попасть туда, всегда бежали – вра­жеские снаряды постоянно рвались. На полуострове Ханко не было сан­тиметра скалистой земли, куда бы не попадал осколок. Даже крысы не находили места, где спрятаться, и жили в нашем помещении. Ложишься спать, а рядом тесак ставишь. Только уснешь, бежит эта тварь по жи­воту. Вскакиваешь: ах, ты... и тесаком ее. Но они совсем обнаглели, не боялись и днем показываться.

Газета требовала оперативности, как и все дела на Ханко. Прихо­дилось бывать в разных концах полуострова. То участвовал в боях от­ряда морской пехоты под командой капитана Гранина, чтобы дать в «Красный Гангут» самый живой материал о доблестных гранинцах. То отправлялся на Утиный Нос к замечательному артиллеристу Брагину, где у самого берега посреди гранитных скал стояли его орудия. Сразу от них тянулась поросль березок. В шутку это место бойцы называли «Парк культуры и отдыха». Только отдыхать им почти не приходилось. На батарее было всегда очень «жарко». Стоял сплошной звон от ска­ чущих по камням осколков. Казалось, что снаряды летели беспрерывно. Брагинцы огрызались редко – берегли боеприпасы, но уж стреляли так, что начисто разносили вражеские гнезда.

То я спешил на батарею Руденко, любимого ученика капитана Гра­нина. Бойцы здесь били врага одинаково точно днем и ночью.

Старшина Сергеев гибкими чувствительными пальцами, даже с завязанными глазами, разбирал и собирал сложный орудийный замок.

Или я находился у прославленного капитана Жилина, который знал свою батарею, как личный пистолет. О жилинцах в «Красном Гангуте» были стихи:

«Ее снаряд, опережая гром
И молнию, несет врагу отмщенье,
Все ускоряя грозное вращенье
По линиям, нарезанным винтом...»

То с группой моряков шел для поддержки гарнизона на остров Осмуссаар, расположенный в другой части моря, возле мыса Шпитгам, откуда гитлеровцы в упор стреляли по его защитникам. А потом в га­зете «Красный Гангут» сообщал ханковцам о боевых делах этого дале­кого гарнизона.

Газета состояла из двух отделов: «Герои Гангута» и «Гангут смеет­ся». Особой популярностью пользовался «Гангут смеется».

Однажды мне попалось письмо убитого финского резервиста Густа­ва, и в августовском номере газеты я написал фельетон «Запах ла­дана».

Пастор Петерсон из города Вестербю, благословляя резервиста Густава на фронт, говорил, что у гангутцев уже нечем стрелять и Густав может смело идти в бой, чтобы сразу победить советских матросов.

Фельетон заканчивался тем, что «пастор Петерсон приехал на Ханко, встал перед финскими солдатами и, воздев руки к небу, начал проповедь. Но тут земля содрогнулась от взрыва. Пастор юркнул в бом­боубежище.

– Полундра! – закричал с перекошенным от контузии лицом резер­вист Густав. Он слышал это страшное слово от гангутцев, когда спа­сался бегством.

– Полундра! – снова крикнул Густав и дико захохотал. – У боль­шевиков нет снарядов! Зачем же вы спрятались, пастор?

Вместо ответа, из норы донесся затхлый запах ладана...»

Моряки на Ханко любили меткую шутку, острое слово и веселую карикатуру.

4. Дети капитана Гранина

Среди многочисленных островов и островков Ханко действовала морская пехота, сформированная из экипажей торпедных катеров и под­водных лодок. Командовал моряками капитан Гранин, Борис Митрофанович, суровый и справедливы офицер.

– Я артиллерист, – говорил он, – но пришлось стать и морским пехотинцем.

Слава о нем шла еще со времени войны с белофиннам, когда Гра­нин, собрав отряд лыжников из артиллеристов форта и матросов боевых кораблей, повел его через заснеженный, завьюженный залив. Отряд, как ураган, ворвался в столицу Финляндии Хельсинки, поднял там страш­ный переполох и, не потерян ни одного бойца, умчался обратно.

Сейчас штаб Гранина располагался на острове Хорсэн. Этот ост­ров был похож на многие другие гангутские. Та же гранитная почва, устланная ржавой хвоей и сухими шишками. Те же огромные валуны в светло-зеленых пятнах лишаев или густо покрытые волосатым мхом и жесткой, будто лакированной, листвой брусничника. Прежде здесь шумел лес, а теперь остров «облысел» – вражеский артиллерийский и минометный огонь срезал все дочиста, даже валуны блестели, словно отполированные. Только в одной ложбинке сохранились чудом уцелев­шие маленькие сосенки, где и собирались иногда матросы.

О Гранине слагали легенды, и каждый рассказчик обычно начинал так: «Идет капитан Гранин, статный, красивый, с широкой черной боро­дой, по улице Камаринской...» И действительно, была на Хорсэне такая улица. Правда, на ней стояли не дома, а вырубленные в скалах «ка­моры», в которых жили моряки, или «дети капитана Гранина», как они себя называли.

«Дети капитана Гранина» все время ходили в бескозырках. Однаж­ды он приказал: «Надеть каски!»