Рыба-одеяло

винт знает! Сам подхвостник завязал и говорит: «Поторопитесь, ребята, а то большие деньги в машине гиб­нут... Сто тысяч, Ленин мне поручил передать для Кавказского фронта».

Подняли мы машину, и до рассвета Киров в бане спасенные кредит­ки горячим утюгом гладил.

«Товарищ Киров, вы, случайно, водолазом прежде не были?» – спрашиваем. «Нет», – отвечает. «А откуда же нашу работу знаете?» Улыбнулся Киров. «Присматриваюсь», – говорит.

– Интересно! – произнес Калугин, выслушав его. – Довелось и мне видеть Кирова. На Смольнинской пристани. Мы там сваи забивали. Ра­бота не клеилась. Инженер-гидротехник бестолковщину создавал. А наш Федя Степанов – да вы его знаете – хороший водолаз, но горячий, вспыльчивый, прямо из себя выходил: «На кой, – кричит, – такая само­деятельность! Только государство обманываем!..» И через каждое сло­во у него «фольклор».

А тут идет какой-то гражданин по набережной, среднего роста, в бе­лом френчике, в фуражке. И с ним еще двое. А Федька ругается, не стесняясь в выражениях.

– Что вы скандалите, молодой человек?

– Эх, гражданин, такую-то... – вскипел Степанов, – сами подумай­те, дурацкую работу делаем! Как мартышка с чурбаком возимся. Не знаю, понимаете вы в этом деле или нет, но посмотрите. Сняли здесь сваи, велят в другом месте колотить, потом опять их вынимаем.

Водолазы уже узнали Кирова и шепчут Степанову, подсказывают, с кем он говорит. А Степанов разгорячился, не слышит их, рад, что на­шел внимательного слушателя, даже дважды Кирова по плечу хлопнул.

– Да, – сказал Киров, – вы правильно говорите, с участием. Толь­ко у вас слишком много слов- паразитов выскакивает.

– Поневоле выскочат, – сплюнул Степанов. – Эх...

– А что, эти выражения вам помогают? – насмешливо спросил Киров.

Степанов осекся. И тут бежит руководитель работ, бледный, тру­сится.

– Вы – главный инженер?

– Точно так, я.

– Вот товарищ справедливые вещи говорит. Вы даете бесполезную работу, это же вредительство!

– Товарищ Киров... – еле выговорил инженер.

Глянул тут Степанов на своего слушателя и бежать. А Киров раз­делал под орех руководителя и говорит ему, что нужно болеть сердцем за стройку, как этот вот горячий товарищ водолаз. Поворачивается, что­бы показать на Степанова, а того и след простыл.

Спросил Киров у нас, куда делся приятель, а Степанов замкнулся в рубке баркаса и не открывает дверь. Так Киров и ушел. «Жаль, – го­ворит, – хороший работник, беспокойный, только у него словесных от­ходов в разговоре многовато».

Федя хотел сразу же с нашего бота списаться, чтобы Киров его опять не увидел. Но начальство сняли, а его не отпустили.

И с тех пор, как почувствует, что у него нехорошее слово может вырваться, сразу по сторонам оглядывается. «Подумал, – говорит, – поче­му так ругаюсь, для чего? У нас в семье не было принято, никто не сквернословил. Я сперва это лихостью считал, попал к каюшникам[23] – такая там ругательщина стояла! Никто не делал замечаний, ну и при­вык, будто к курению».

Смотрим мы, вроде подменили Степанова. Прекратил выражаться. Не легко это, конечно, ему доставалось. Но стал говорить по-челове­чески.

– А где он сейчас? – спросил Гаранин.

– Сегодня вечером за пайком придет.

Все помолчали. Над головами раздались тяжелые шаги. Люк от­крылся, и в кубрик ворвалось облако морозного пара. По трапу шумно спустились несколько водолазов, а с ними Степанов.

– Легок на помине! – сказал Гаранин и похлопал Степанова по плечу.

Водолазы расселись.

– Угощайтесь, – сказал Калугин. И передал им свой кисет.

– Кирова вот вспоминаем, – повернулся к водолазам Лошкарев. – Помните, ребята, Володарский мост?

– Ну, как не помнить, – отозвался боцман. – Сергей Миронович сам лично руководил строительством. Водолаз Парамонков тогда пред­ложил для моста подвезти по Неве чугунные фермы на деревянных эпроновских понтонах. Ферма на берегу строится, каждая весит три тысячи шестьсот тонн. Для нее надо специальные леса строить на воде, сваи заколачивать. А Нева тут широкая, и глубина большая. Очень до­ рогое сооружение получается. А тут никаких сооружений не надо. Наши плавучие понтоны прямо на воде ставь. Киров сразу заинтересовался. «Понтоны? Отличная идея, – говорит. – Мы на этом миллионы сэко­ номим!»

Очень понравился Кирову смекалистый Парамонков. Смотрит он на его руки, крепкие, узловатые, как крабы. «Ого, – говорит, – одна ла­донь у вас шире моих двух ног!» А Парамонков отвечает: «Вот таких у нас на флот прежде подбирали. С тысяча девятьсот тринадцатого года под водой». И показал Кирову старую водолазную книжку. По­жал Сергей Миронович руку Парамонкову, снял фуражку и по старин­ному русскому обычаю низко ему поклонился. Вот какой был Мироныч! От рабочего класса на миллиметр не отрывался.

– Правильно, – поддержал капитан, помешивая щепочкой в ка­стрюле. – Когда я в порту служил, пришлось раз иностранцев по Ле­нинграду водить, город показывать. Строили тогда кино «Гигант». Вдруг среди рабочих шепот: «Киров пришел! Киров!» А иностранцы его не знают, на шепот не обращают внимания. Работница одна неумело клад­ку делала. Вот Киров подошел к ней, взял керном раствор и по всем правилам обмазал кирпичи. Это иностранцам понравилось. «Кто это?» – спрашивают. Назвал. Загалдели разом: «Кирофф! О, о! Вери велл! Кирофф!» В день похорон Кирова работница, которой он кладку пока­ зывал, выступала. Она говорила о нем просто, как умела, и плакала.

Больше никто ничего не сказал. Мы все задумались. Завтра восемь лет со дня смерти Сергея Мироновича.

– Товарищи, – вдруг предложил Гаранин, – давайте отметим го­довщину памяти Кирова. Я предлагаю поднять потопленный немцами речной трамвай, на котором Сергей Миронович на острова ходил. Судно лежит на грунте всего в пяти метрах от нас...

– Да, плавсредства нам очень нужны, – сказал капитан.

– Не нужны, – тихо заметил Лошкарев.

– Сейчас не нужны, – согласился капитан, – а весной понадо­бятся, для десантных операций.

– Может быть, и не понадобятся, – сказал Лошкарев. – Подни­мем, и будет лежать на берегу, коробиться от ветра и дождя. А присмо­треть некому, мы же на днях все разъедемся.

– Да разве дело только в судне, – огорчился Степанов.

– Нет, конечно...

Уже принявшие полную меру горестей, военных лишений, потерь, мы не знали, сколько еще времени протянется бесконечно тяжелая бло­када. Но чем же иным, как не этим судном, могли водолазы отметить светлую память Кирова?

– Я готов! – по-военному отчеканил Гаранин и поднялся.

– А согласятся ли крановщики? – спросил Калугин.

– Сейчас узнаю, – сказал Гаранин и ушел на кран, вмерзший у берега.

Старики наши заспорили о технических средствах подъема.

Вернулся Гаранин и сообщил: «Прилипли, как мухи, к огню. Объяс­нил им – зашевелились. Только тросов прочных у них нет. А ну, Ганька, Костя, айда на склад!»

– И я с вами, – сказал Степанов.

– На кой дьявол троса вам? – спросила у нас фигура, закутан­ная, как стог сена. – Чего поднимать- то?

– Затонувший трамвай!

Из вороха платков высунулись усы старого кладовщика.

– Это не тот ли, на котором Мироныч ходил? Знаю, знаю, – за­кивали усы. – Ну, берите.