«Покаяние» — фильм Абуладзе — потрясающе! Может быть, с блеском гениальности.
Утром в койке шибко горевал, что мне 45, а «Разина» своего я еще не написал, «Калину красную» не снял, «Баньку» не написал и пр.
В.Розов считает, что пришел Эфрос — и артисты заиграли, что в 45 лет он из Золотухина сделал артиста, хотя к тому времени Золотухин был и известен, и даже знаменит…
Все эти похвалы наивны и обидны, если не оскорбительны. Но что делать? Мне трудно заподозрить Розова в кривлянии, в желании прошлого режиссера зачеркнуть, прошлый театр не засчитать и в пылу комплиментарности и радости за Эфроса — друга и товарища — подтасовать истину… Но… Опять похоже на кампанию. Сегодня приходит «Правда». Она обязательно найдет изъяны, не могут же все трубить хвалу.
Сегодня в театре на «Мизантропе» опять свора критиков, как-то надо в такой порядок привести мысли и чувства, чтобы полюбить их.
«Шипы».
Не дает моим «друзьям» покоя удача «Мизантропа». В час ночи звонок:
— Не узнал? Это Виталий Шаповалов. Поздно? Нет, не поздно… раньше и в 3, и в 5 было не поздно, а теперь поздно… Эх, Валерий… Устал от «Мизантропа»… Над чем работаешь? Я знаю литературу, читал «Печальный детектив» Астафьева, а последнюю вещь Крупина? А я слежу. Перестань вспоминать. Ничего художественного ты не создал в литературе… И не создашь, пока не бросишь свои воспоминания… Ты наводнил Россию… враньем со своей историей, что ты приехал в шароварах и лысым… Зачем ты людей в заблуждение вводишь? Напиши мне строку простую… Не сконструированную… А чтоб я вздрогнул от простоты… Какой у тебя словарный запас, по далюшку-то. — Надо полагать — под «далюшком» он имеет в виду словарь В.Даля. — А сколько слов, ну скажи. Жена спит? Ну, я понимаю, ты семейный, я — одинокий. Вот и приезжай ко мне… Нет, не надо созваниваться, ты скажи — Шопен, в 11 я буду у тебя… А так не надо, Валерий. Я тебе не девочка. Нет, я не пьяный… Целую, спи!
Думаю, что он был не один.
Нет, дорогой Шопен, вспоминать я буду и помнить буду. А насчет художественности воспоминаний — ты почитай Мориака, может, он тебя убедит, а так лучше — Пруста.
«Но алтайский барс Туха выручает петуха…»
Уже не первый раз слышу, что Золотухин вытащил спектакль и спас Эфроса. Билетеры говорят об этом, сказали сразу, на первых прогонах с публикой, теперь вот и «доброжелатели» пишут… Такое укореняется мнение. Я не шибко это опровергаю — пусть говорят, какая разница, кто кого вытащил, лишь бы «вытащил» было истинно. Мне как раз хочется написать Эфросу доброе, хорошее, честное письмо — ведь как бы там ни шло, он меня уговорил забрать заявление и заставил в этот день репетировать, начать что-то делать… Это ведь фатум — Горбачев пришел на первый спектакль в сезоне, до появления рецензий, в «Московской правде» заметка прошла незаметно, потом…
Карякину дозвонился: «Я не думал, что вы меня заметили… смотрел на вас с грустью и радостью, по-моему, Альцест — очень здорово… Но я теперь как бы чужой там, поэтому и не зашел… да и боялся заблудиться»…
«Неожиданный выбор актера на Альцеста». Почему это так неожиданно? 95 % зрительного зала наверняка пьесу не читали. Эта вообще «неожиданность выбора» преследует меня всю жизнь. В «Преждевременном человеке» Роома А.М. убедили-таки,
А число мое!
Я занимаюсь своими ребятами: достаю учебники по гармонии, снабжаю деньгами старшего, отвожу в бассейн во Дворец младшего, и мне хорошо от этого…
Стыдят меня Эфрос с Хвостовым, что я не написал о Володе. Мне и самому стыдно, а что писать — не знаю. Крымова пробивает Париж для съемки с Мариной, для передачи о В.С.В. Россия посмотрит парижскую фатеру Владимира, это же интересно?!
Снился Любимов, был в ссоре со мной: «Плохо говорил», — имея в виду интервью по телевидению…
С чего начать жить? Нет, не начать новую жизнь, а просто начать жить? Л.Аннинский в «Зеркале сцены» готовится покритиковать моего Альцеста, а он умелый, талантливый, а главное — парадоксальный, он обязательно должен думать не так, как все, а вовсе наоборот… Да чего я завожусь раньше времени? Ну и замечательно. А то, видишь, «расходилась, разгулялась удаль молодецкая» до того, что и спектакль 21-го не смог играть. Чем донельзя оскорбил премьершу. Уговорили извиниться, а то-де 31 — го она отказывается играть со мной… Мне она говорит, что больна, что у нее врач и пр. Наташа Крымова: «Это во мне сидит
25 лет, я тебя прошу, не трогай, а то из меня польется такое… Но при всем том мне ее ужасно жалко… — Мои слова, мое отношение к Яковлевой, которой я задумывал перед каждым спектаклем приносить цветы — розы. — Извинись — и ты все равно будешь выше».
Хитра Наташка, перед тем как предложить мне это, расхвалила мой материал о B.C.В.
А Тамара написала на экземпляре: «Очень хорошо! До слез…»
Вот ей я верю.
Я еду восстанавливать «Дом на набережной». Господи, благослови!
Весь день веселился, теперь хочется плакать. Ах, Господи!
Маша Полицеймако организовала письмо Горбачеву, чтоб он вернул нам Любимова. Опять споры- разговоры — не опасно ли, не наивно ли, «актерский инфантилизм, дошедший до крайности», и не подписал Ванюшка. Эфрос согласен подписать, а Сидоренко[245] — нет.
Оля пригласила людей — Хвостов мне говорил… Она пригласила, она потратилась на билеты, на цветы… Теперь я понимаю, почему она так взбесилась… Можно бы послать, конечно, ее, но это было бы ужасно некрасиво по отношению к Эфросу и спектаклю — вот, сыграл и закусил удила, в премьеры выбился, теперь плюет на всех… и пр. Как мне отвратительна эта манера в моих друзьях. Чем выше поднялся, смиреннее стань. Нет, не в демократию играй ложную, а сам в душе Бога моли о спасении ее…
«И как хотите, чтобы люди поступали с вами, так и вы поступайте с ними…» — поэтому я правильно сделал, что у Ольги прощения попросил, извинения… Ее принуждали играть с молодым, а ей стыдно.
Ноябрь уж наступил.
Когда я Чинил зубы у Амелькиной, она мне сказала слова, что не уходят из головы до сих пор… «Мизантроп» не произвел на них с Гундаревой впечатления, она говорила, что Мольер устарел все-таки и пр. Но главное не это, а что: «За тобой было страшно интересно наблюдать… Ты актер лучший, неограниченных возможностей… Видны порой были такие глубины… Вообще ты молодец… Из этой мути, смуты, сплетен, грязи… ты вышел таким чистым… Ты молодец, ты понимаешь…»
Вот это главное, что я хотел записать и что запомнил из косноязычного Ларискиного монолога: «Из мути, плесени вышел, сохранил чистоту и пр.». Сегодня в Олимпийском читал Высоцкого с «Нервом»[246] в руке и не был доволен собой и аудиторией. Осадок неприятный,
