продолжается то же самое. Впрочем, теперь это уже не одного лишь нашего Талабского края горькая особенность — всей нашей матушки-России.
…И женщин тоже нередко постигает скорбная участь сия. Вот и Вера-старшая, Ванина мать, ненадолго пережила своего мужа. После его гибели в озёрном шторме она вдруг стала, по словам односельчанок, «вянуть», на глазах из цветущей женщины в возрасте «бабьего лета» превратилась в старуху и вскоре зачахла. «Лейкемия, — говорили врачи. — Белокровие от стресса». Те же односельчанки вздыхали, утирая слёзы. «От тоски сгорела Верушка…»
— От любви, — добавляла моя мама, когда-то бывшая её учительница и хорошо помнившая эту свою ученицу — самую большеглазую и самую синеглазую из всех девчат в тогдашней староборской школе. Такую, что, увидев её в первый же день после своего возвращения в Старый Бор из Германии, где он не один год прослужил в армии после Победы, будущий Ванин отец ахнул — и сказал только одно: «Всё! Точка. Шлю сватов!»
Вот в честь его младший Ванин сын и стал Федей. А потом дети у Брянцевых почему-то перестали рождаться, хотя и Ваня, и Тася, несмотря на наступавшие нелёгкие времена, вовсе не желали ограничиться тремя потомками. Врачи говорили: причина в Таенном здоровье, в каких-то неполадках её организма. Иные утверждали: дело в нервах, в перегрузках… Тася и в церкви стала почаще бывать (хотя и в прежние, «атеистические» времена вместе с матерью ходила в храм по престольным праздникам, и все трое её детей были крещены), Бога молить о даровании дитяти, и даже на местный грязелечебный курорт разок съездила. Правда, пробыла там неделю, сбежала, тревожась за оставленное в Старом Бору семейство. Но ничего не помогло… Так и не удалось Ване Брянцеву наречь кого-либо из сыновей в память о своём легендарном деде Иване. …И потому он, как это ни странно, согласился с предложением Федюшки, которое тот с улыбкой высказал как-то, когда камышовый найдёныш уже встал на лапы и начал бегать по двору: «Пап, а давай хоть его назовём в честь твоего деда. Пусть он будет Иваном Ивановичем!»
— Как ты сказал? Иваном Ивановичем?! Не Ваней, не Ванюшкой, а вот так — по имени-отчеству?
— Ну да, — уже серьёзно, даже вдумчиво и прочувствованно подтвердил «мелкий» своё предложение. — Ты же ведь его нашёл, а не кто другой. А он сирота. Вот и пусть у него и отчество будет…
Скажи Ване кто другой, хоть жена, хоть старший сын, хоть дочка, что в честь героического богатыря- деда надо назвать найденного в плавнях дикого котёнка, да ещё и отчество ему дать соответствующее, — он, может, и отмахнулся бы, как не от очень умной шутки, а то и рассердился бы. Но это предложил ему Федюшка, его младшенький, его юный книгочей и знаток природы, писавший стихи — и не бросавший, несмотря на свои десять лет, слов на ветер.
— Ладно, будь по-твоему, сынок. Пусть он Иваном Ивановичем ростет. Авось да с этим именем- отчеством взаболь кой-чего доброго ему достанется, — согласился Ваня Брянцев.
И — как в воду смотрел, соглашаясь.
И от старшего Ивана, славного и мужественного «кряжа» былой селыцины, и от младшего Ивана, донельзя работящего и столь же добросердечного, немало свойств перешло в «планиду» камышового найдёныша.
Но всё это было ещё впереди…
2. В ДОБРОМ ДОМЕ
Ладно, хватит, мы уже довольно много места уделили представителям рода человеческого в этом повествовании, а ведь оно посвящено светлому образу Ивана Ивановича… А он действительно был светленьким, когда его нашёл Ваня Брянцев. Ну, скажем, светло-рыженьким (правда, день ото дня шёрстка его темнела, становилась всё «шоколадней»), И светло-рыженького этого кошачьего детёныша надобно было срочно накормить, чем энергично и занялся Федя.
Бутылочку с соской он наладил сразу, но дикий сосунок не выпил и четверти молока, налитого в маленькую ёмкость. «Что, не по нутру тебе коровье-то?» — подумал вслух Федя. И добавил к сказанному только что родившееся у него произведение: Отец принёс кота из камышей. Не гнать же мне кота с отцом взашей. А доля у котёнка нелегка, Погибнуть может он без молока. Он уже знал: зверята — не ребята: «искусственники» выживают редко… Выход напрашивался вроде бы простой: Джулька ещё была кормящей матерью своим щенкам. И Федя понёс котёнка к будке, уверенный в успехе. Он и читал, и слыхал, что не раз бывали такие случаи, когда и кошки вскармливали осиротевших щенят, и собаки — котят. Но не тут-то было! Джулька, вообще-то послушная всем домочадцам и особенно Феде лайка (пусть и не очень чистокровная, с подпорченной «дворами» родословной), лениво оделявшая в тот миг троицу своих детёнышей молоком из сосков, не пожелала кормить найдёныша. Рыкнула и лапой отшвырнула его. Кто знает, почему? Может быть, оттого, что её щенята уже выходили из грудной поры, и собаке уже стало болезненным покусывание её сосцов. Попросту, надоело быть кормящей матерью… Но, скорее всего, — так решил Федя, — собака отказалась питать своим молоком дикого котёнка именно потому, что он был диким. Она почуяла: это пришелец оттуда, из той озёрно-болотисто-лесной стороны, где живут извечные враги её и всех её предков. Духом дикой, не принадлежащей человеку земли и природы повеяло на неё от котёнка. И лайка не приняла камышового найдёныша себе в «пасынки»…
Федя не привык впадать в уныние, однако положение становилось аховым. Котёнок мяукал уже истошно. «Ну, что вячишь?! — вздохнул, обращаясь к своему новому питомцу, младший Брянцев. — Был бы ты Муркин, или вообще домашний, так уже сосал бы Джулькину титьку. А так — ходи голодный!» Но камышовый сосунок не мог ходить, он ползал по мягкой подстилке, и его жалобное мяуканье уже начинало слабеть. Тут-то и пришло спасение!
До слуха Федюшки донеслось громкое меканье. То подала голос Нюська, коза бабки Макарихи, престарелой соседки Брянцевых. Была эта Макариха бобылкой и уже много лет жила в такой развалюхе, что перед ней даже избушка на курьих ножках показалась бы дворцом. Ваня несколько раз подпирал стены старушкиной лачуги, но на большой ремонт не решался, — избушка сразу бы рухнула. Тася же частенько, особенно зимой, посылала детей с кастрюльками к дряхлой соседке, подкармливала её… Живности же у Макарихи не водилось никакой, кроме одной-единственной козы, да и ту старуха всё время порывалась передать в собственность Брянцевым. «Возьми её, Тась, у меня силов никаких нет с ей обряжаться, вишь, сама я себе уж скоро кусок до рта не донесу», — плакалась бобылка… Тася, может, и взяла бы к себе во двор соседкину животину, но боялась за своих коз. Они у неё, как и всё в её хозяйстве, были чистыми, здоровыми и ухоженными, а соседкина Нюська — страшно сказать, до чего запущенной. «Её ж день подряд придётся мыть да вычёсывать, — вон, вся в грязи, в репьях да в „бабках“, не дай Бог, чем ещё заразит моих козочек!» — говорила Тася.
И надо ж было тому случиться! — запущенная и неухоженная, тощая Нюська этим летом принесла потомство!.. При том, что в Макарихином полуразваленном хлеву никаких козлов не водилось и не появлялось. Видно, бегая весной за околицу пощипать травку, Нюська и спозналась там с каким-либо мужским представителем козьего племени. И Макариха, и её соседи пришли в несказанное изумление от этого факта. «Гляжь на её, Тасинька, — во, профура старая, ить по ейным-то козьим меркам она меня токо чуть-чуть помлаже будет, — возмущённо улыбалась бабка беззубым ртом, — а туда же, нагуляла, понесла!» И незадолго до появления в брянцевском доме дикого котенка Нюська произвела на свет трёх козлят. Правда, один из них вскоре околел: видно, слишком слабеньким произошёл от не юной и не очень здоровой мамы. Но тут уж за дело взялась Тася: женское сострадание взяло верх над её боязнью за своих животных. Вместе с Федюшкой она сделала для соседской козы выгородку под кровом своего хлева, кое-как помыла- почистила Нюську и поместила её вместе с её двумя козлятами в эту клетушку, на чистую солому. Оттуда-то и донеслось до младшего сына Брянцевых дребезжащее меканье Нюськи…
В голову Феде пришла отчаянная мысль, и он тут же стал воплощать её в дело. Подхватил найдёныша и побежал с ним с лежащей в своей загородке козе, соски вымени которой были как раз свободны от ртов двух её потомков. Взял пальцами один из сосков и ткнул его в раскрытую крохотную пасть котёнка. Причём сделал это без всякой надежды на успех.
