заканчивать. Чем это можно объяснить?
– Только тем, – сказал командир, – что на той стороне кто-то нам очень подыгрывает. Мы как инструмент. Чик – и готово.
– Ну да, чик – и выкинули инструмент. Они сейчас все больше одноразовые.
– Мы с тобой относимся к многоразовым. Мы дорого стоим. Ладно, хватит лирики. Двигай к Олегу. У нас еще есть час-полтора.
Может быть, Михаил – хороший человек, а Петров – отличный семьянин. Может быть. Может быть, они действительно хотят мне добра. Я где-то слышал, что в проклятой загранице, даже, кажется, в братской еще тогда Восточной Германии, матери старались сделать так, чтобы их дочери становились женщинами при участии одних мужчин, а замуж выходили за других. Это объясняли тем, что в процессе, извините, дефлорации девушка получает психологическую травму, которая потом может мешать ей искренне любить своего супруга-первооткрывателя. Я всегда сомневался в правдивости этих психологических изысков, но после того, что со мной сделали Михаил и Петров, я никогда не смогу к ним относиться хоть с капелькой искренности. Мало того, что вся жизнь моя нынешняя оказалась исковеркана, так еще и прошлое мое было изгажено. И друзья. Вдруг пришла мысль, что все те мои друзья, с которыми я расстался за свою жизнь, не просто так разошлись со мной. А вдруг кто-нибудь из них понял, из-за кого к нему пришли вежливые рыцари плаща и кинжала. А кто-то решил меня таким образом защитить от возможных неприятностей со стороны этих самых рыцарей. Я закладывал своих друзей и знакомых. Я ведь действительно рассказывал Юрке все о себе и своих приятелях и недругах. Теперь понятно, как Могли прижать главного редактора. Я ведь сам поведал заинтересованному другу ту историю об оружии. И Швец приобщил Главного к коллекции, пришпилив его этой информацией. А после того, как я рассказал о том, как Паше Ковальчуку давали деньги за защиту, Пашку тоже прижали. Господи, да кого же я еще подставил? За эти четырнадцать лет? Гордый, свободный и независимый человек! Который звучит так гордо!
Михаил сунул мне в руку стакан газировки. Это такая вода с пузырьками газа. Кажется, углекислого. Его добавляют в воду, чтобы придать ей резкость и забористость. Мне рассказывал знакомый, что от газировки тоже можно захмелеть. Вроде бы, газ через стенки сосудов попадает в кровь, там красные тельца его облепливают, и весь этот комок переносится в мозг, где на время и закупоривает мельчайшие кровеносные сосуды. И мозг начинает вести себя странно, не получая положенного по норме кислорода. Бедные кровеносные тельца, бедный мозг. А каково этому самому пузырьку газа, к которому все тянутся?
– И вы полагаете, что я должен быть в восторге от всего вами сказанного? – спросил я у Михаила.
– Не думаю. Я вас даже понимаю…
– Что вы говорите! Вы меня понимаете! Вы кто там по званию? Майор? Подполковник? Вы меня понимаете? И все это вы мне рассказали только для того, чтобы помочь мне от этого избавиться? Или чтобы приподнять мне настроение? Вы меня понимаете? Все, чем я жил, во что верил. Или это для вас слишком высокий стиль? Или слишком непонятные слова?
Меня прорвало. Все, что накопилось во мне за эти проклятые два месяца, все, что накопилось во мне за всю жизнь, вырвалось наружу. Это был не взрыв. Я не полыхнул. Словно треснула корка нарыва, и весь этот гной, густой и липкий, потек из меня, медленно и тягуче. Ни слез, ни истерики, только отчаяние, которое затопило собой все. И тут я увидел глаза Михаила. И замолчал. А он заговорил:
– Мне вас, конечно, не понять. Для меня это слишком сложно и возвышенно. Куда мне до вас, до благородного и чистого. Рухнуло все, во что вы верили? Согласен, это больно, но и одновременно не совсем точно. Что рухнуло? Вы стали другим? Вы увидели у себя на руках кровь? Ерунда. Вы, наверное, предположили, что всех ваших приятелей шантажировали полученной от вас информацией и заставили стать мерзавцами? Ничего подобного. Через вас находили людей, которые могли, слышите, могли сотрудничать с нами. Находили людей, которые хотели сотрудничать с нами. И находили таких, которых нужно было заставить работать во благо обществу. И не нужно гримас отвращения. Обществу нужна зашита. Какой бы флаг не реял над страной, у государства есть интересы, которые нужно защищать. Вы думаете, что в такой громадной машине, как КГБ, могли работать только циники, подонки и совершенно аморальные типы? А теперь представьте себе, насколько преданным своей Родине должен был быть человек, годами работающий за рубежом и видящий, насколько лучше там живут люди. И преданным именно Родине, а не партии или правительству. Защищал он Родину не из-за того, что был коммунистом, а потому, что знал: его Родину ненавидят вовсе не за то, что у нее красный флаг, а на нем серп и молот. Не из-за идеологии его Родину хотели уничтожить. И когда в девяносто первом, через десять лет после начала подготовки сети под названием «Спектр», в которую вошли и вы, грянул гром, что должны были испытать эти люди? Патриоты, в самом высоком смысле этого слова. Люди, которые вдруг оказались не нужны народу, которых обвинили во всех смертных грехах. И каково им было знать, что вся эта волна праведного гнева направлена вовсе не на уничтожение тоталитаризма, а на уничтожение их родины. И направлена она очень умной рукой тех, с кем все время шла борьба. И что нужно было в себе преодолеть этим людям, чтобы, не смотря ни на что, остаться на своих местах и продолжать борьбу. Не за цвет знамени, а за свою родину. Или это для вас слишком высокие материи?
Михаил замолчал. Я тоже молча смотрел перед собой. Все было слишком сложно. Слишком сложно…
Михаил встал с кресла и стал ходить по комнате. Он загонял свою злость внутрь, туда, где она долго копилась.
– Извините, – сказал Михаил ровно за секунду до того, как я сам успел произнести это слово.
– И вы меня тоже, – сказал я. – Мне теперь относительно понятно, как попадают во все эти истории, но мне совершенно непонятно, почему я в них попал. Вы мне поверите, если я вам скажу, что пару последних дней изо всех сил пытаюсь это выяснить. И пока у меня достаточно скудные результаты.
Михаил собрался мне ответить, но дверь приоткрылась, и в комнату заглянул Петров:
– Миша, на минутку.
Михаил подошел к двери. Петров что-то очень тихо ему сказал, Михаил так же тихо ответил. Потом обернулся ко мне:
– Вы меня простите, мне надо на несколько минут отлучиться. А для размышлений над тем, зачем вас во все это втянули, у вас есть почти вся необходимая информация. Если же чего-то не хватает, то, я боюсь, еще до утра у вас появится. Вернусь я минут через десять.
Я остался с вопросами наедине. Почему меня во все это втравили? Михаил мне сообщил, что я был включен в некую сеть под названием «Спектр», что владею практически всей информацией, необходимой
