Гриф поднялся на башню.
Спецлагерь не имел ни названия, ни номера.
Просто – «спецлагерь». Месяц назад он именовался Базой Территориальных войск прикрытия. Потом все разом изменилось, старого хозяина, полковника Жадана, куда-то увезли, вместо него приехал хозяин новый, быстро рассортировал бывших обитателей базы на охрану и охраняемый контингент и приступил к несению службы.
Потом еще два или три раза принимал пополнение в обе категории.
Охрану передали прибывшему откуда-то с Севера подразделению во главе с молчаливым майором внутренних войск, оставив начальнику лагеря общее руководство.
И привезли зачем-то патрульных.
Начальник спецлагеря по этому поводу связался с вышестоящими инстанциями, получил распоряжение не умничать, проверил все по своим каналам и решил не вмешиваться.
Территориалы из охраняемого контингента поначалу полагали, что просто находятся на карантине в связи с недоразумением, посему патрульных встретили неприветливо.
Около трети солдат Территориальных войск принимало участие в боях с Патрулем и особо нежных чувств к нему не испытывало.
Как оказалось – взаимно.
Патрульных было гораздо меньше, чем территориалов, но, во-первых, они все-таки подготовку имели еще ту, во-вторых, чувствовали себя несправедливо обиженными, а в-третьих, у них был Алексей Трошин.
Начальник спецлагеря с интересом следил за деятельностью Трошина, даже не без доли симпатии. Насколько вообще начальники лагерей могут симпатизировать заключенным... охраняемому контингенту.
В спецлагере не было заключенных, а был только охраняемый контингент.
Первоначально начальнику спецлагеря было все понятно. Или почти все. Он должен был присмотреть за территориалами, постеречь их, пока не утрясется все вокруг, пока не будут громогласно названы виновные, а невинные исполнители преступных приказов получат амнистию.
Во всяком случае, именно это начальник говорил своим подчиненным.
С появлением патрульных будущее охраняемого контингента стало менее определенным.
То есть так: если территориалы не виноваты, то преступники – Патруль. Если Патруль был прав, то виноваты территориалы.
Эту неопределенность прекрасно ощущал и охраняемый контингент. Посему и отношения между двумя кастами скорее напоминали войну.
А тут еще и Алексей Трошин.
Какого-то черта он остался вместе со своим отрядом, а не отправился в офицерский блок.
Может быть – не хотел бросать своих ребят.
– Мне среди ребят хорошо,– ответил Трошин на прямой вопрос начальника спецлагеря,– уютнее, что ли.
Особой разницы в содержании офицеров и солдат – бывших офицеров и солдат – в спецлагере не было. Разве что ночевали офицеры в комнатах по четыре человека, а солдаты – в длинной, метров сто пятьдесят, казарме.
Ну, и офицеров не отправляли на хозяйственные работы.
Трошин, правда, полы не мыл. Его бойцы хоть и называли командира Лешкой, но такого подрыва авторитета начальства не позволяли ни себе, ни самому начальству.
Еще Трошин всегда первым садился за стол в столовой. И ему вручался пульт управления допотопным телевизором в воспитательной комнате.
Ну, и если начиналась очередная драка с территориалами, то Лешку страховали двое парней из группы захвата, Саша и Миша.
Обычно это гарантировало относительную безопасность, но утром, сразу после завтрака, Сашу вырубили внезапным ударом ножки от табурета, а Мишу блокировали сразу пятеро амбалов из группы быстрого реагирования гарнизона Территориальных войск.
И Трошина изрядно помяли.
За те несколько секунд, пока Патруль понял, что командира уже не просто бьют, а совершенно конкретно убивают, Трошин получил удар чем-то острым в предплечье.
Тут территориалы, похоже, виноваты не были, они честно целились в сердце, но Лешка подставил под удар руку. Руку прижали к земле, ткнули оружием еще раз в бок, но и тут Трошин вывернулся, разрывая о заточку кожу на ребрах.
Как ни странно, но охрана, обычно не вмешивавшаяся в драки охраняемого контингента, тут подсуетилась.
Пока оставшиеся на ногах после удара глушилки участники драки эвакуировали своих менее удачливых приятелей в казарму, Трошина унесли в санчасть.
Через пару минут ему наложили повязку, еще через десять минут он лежал в постели, а через полчаса уже спокойно общался с санитаркой и лежавшим на соседней койке территориалом, нянчившим свое сотрясение мозга со времен последнего побоища.
Уже целую неделю.
За месяц пребывания в спецлагере у охраняемого контингента выработалась и своеобразная табель о рангах рукопашных столкновений. Если участников было двое и они обменялись парой оплеух и тычков – это называли «потолкаться».
Потолкаться удавалось по нескольку раз на дню, и особо хвастаться тут было нечем.
Если один из участников отправлялся в нокаут без членовредительства, то это значило, что его «угостили».
Если с легкими повреждениями – его «укатали», а если требовалось вмешательство медицины, то «укатали с цыганами».
В самом верху иерархии было «побоище».
Пока обходилось без смертей.
И Трошин понимал, что именно пока.
Но это не мешало ему общаться с противником на нейтральной территории легко и жизнерадостно.
– Мы же лечимся, правильно я говорю? – сказал Трошин.– Даже по Гвинейской конвенции с ранеными не воюют...
– По Гаагской,– поправил территориал.
– А хоть по Женевской!..– легко согласился Трошин.
Ему было хорошо после укола обезболивающего. Легко и свободно.
– Слышь, а ты к местной сестричке еще не подкатывался? – спросил Трошин, когда дверь за медсестрой закрылась.
– А что?
– Ничего, если я ее это...– Трошин неопределенно пошевелил в воздухе пальцами.– Сам понимаешь, обычай обязывает...
– Обломаешься.
– Хотя бы попытаться,– закончил свою фразу Трошин и мечтательно прикрыл глаза.– Выхожу я так из палаты ночью, прохожу по коридору к кабинету, вхожу...
– И встречаешься с доктором Флейшманом,– засмеялся территориал.– Он здесь ночует. А сестричка убывает за пределы спецлагеря. К мужу, должно быть. Или к хахалю.
– О! – пришел в восторг Трошин.– Это первый шаг к будущей победе. Если бы она была девушкой... в лучшем смысле этого слова, то я бы попал в общий ряд желающих поджениться. Но если у женщины есть постоянный мужчина...
– А меня зовут Григорий,– внезапно сказал территориал.– Пантелеймонов.
– И к чему это ты мне говоришь? – после паузы поинтересовался Трошин.
– Оказываю тебе первую помощь. А то ты увлекся, руки вон уже под одеяло спрятал, еще немного – и начнешь этим... гуманизмом заниматься. А так – я представился, ты представишься, я спрошу, откуда ты
