чокнутую?
– Рот закрой! – также шепотом приказал Лукич.– Мне еще только этого не хватало. Иди отсюда, от греха подальше. И чтоб я тебя...
– А ты чайку с нами попей,– сказала Алена, возвращаясь на кухню.– Попей чайку, вон, с пирожками, и послушай, что наш уважаемый орденоносец рассказывает.
– Не надо, Алена...– попросил Лукич.
– Что не надо? – поинтересовалась Алена.– Чего не надо? Ты вон решаешь, что тебе делать, бедному, сдаваться или прятаться,– а ты ничего другого решить не хочешь? Мне что делать? Этим пацанам завтра что делать? Они же, ненормальные, отбивать тебя кинутся. Они ведь теперь, спасибо тебе, герои, половина небось себе из города оружие привезла... Нет, Петруха? Что глаза отводишь?
– Чего отвожу? Ничего я даже не отвожу... Оружие... это...– Петруха почувствовал, что краснеет, а тут еще и в горле неожиданно начало першить.– А чего Артему Лукичу сдаваться? Кому?
– Это ты у него спроси, я вам пока чайку вскипячу, а Тема тебе расскажет.– Алена в сердцах грохнула чайник на печь.– Герои... К столу садись, я сказала.
Петруха подвинул к столу еще один табурет и сел. Грязь, не торопясь, стекала с ботинок на пол.
– Чего тут рассказывать,– вздохнул Лукич.
– А все рассказывай.– Алена поставила перед ними чашки с блюдцами, тарелку с пирожками и варенье.– И про то не забудь, куда ты ваших ненормальных из коровника денешь. Без тебя их кто-то здесь держать станет? Они и так еду и одежду как милостыню получают. И сколько мы их содержать сможем? Они даже если захотят заработать по-честному, где мы им работу найдем? Батраками по дворам? Так нет у людей надобности в слугах. Я вот сама справляюсь. А тебя посадят, так и вообще мне ничего не нужно будет. Ты, конечно, решаешь, как героически поступить – в лес уходить или самому под арест пойти, это проще,– а людей ты куда денешь, которые на тебя понадеялись? Да не меня, ладно я, привыкла. Этого Петруху ты куда денешь, безголового? Вон в Мексике началось – думаешь, мимо нас пройдет? А начнется, как десять лет назад, что с нами будет, со всеми?
Больше всего на свете Петрухе сейчас хотелось провалиться сквозь землю. Вначале – сквозь пол, потом – сквозь землю. Оказаться где подальше. Там, откуда нельзя услышать ни слов тети Лены, ни молчания Лукича.
О чем они, кстати?
– Понимаешь,– сказал Лукич,– тут такая вот чепуха получается...
Пантелеймонову было очень плохо.
Задача у него первоначально была простая: познакомиться с Трошиным, когда его доставят в санчасть, разговорить, намекнуть, что лично знает бывшего командира Трошина, напустить туману, втереться в доверие... и дальше по обстоятельствам.
Ничего особо сложного и важного. Сколько раз еще в российской армии, а потом и в Террвойсках Григорий Иванович Пантелеймонов выполнял подобные приказы. Выполнял хорошо, аккуратно, проявляя в меру инициативу и точно следуя инструкции.
И, что ценилось особенно высоко, не задавая лишних вопросов.
Дождаться, когда Трошина случайно завтра порежут, и начать обрабатывать? Нет проблем! Если бы начальник спецлагеря приказал ночью Трошина добить – добил бы. Опыт имеется и по этой части.
Не слишком богатый, но тем не менее.
Не было приказа убивать – слава богу. Прощупать на тему медсестры, подогреть интерес, если понадобится,– все сделано, и все по высшему классу. И никаких проблем.
Во всяком случае, Пантелеймонову так казалось.
Но потом как началось!
Для начала, почти сразу после ужина, в обморок грохнулся доктор.
Пантелеймонов мирно переваривал свою порцию и даже смог втянуть Трошина в беседу про баб. И только собрался осторожно перейти к местной медсестре...
Из коридора послышался вскрик, шум, опрокинулся стул, что-то стеклянное разбилось.
– Поможет кто-нибудь? – спросил уверенный, можно даже сказать, веселый голос из коридора.– Тут доктору Флейшману плохо.
Голос, как оказалось, принадлежал мужчине лет тридцати в штатском. Но что-то было в его повадках эдакое... Военное.
– Что же это вы врачей своих не бережете? – спросил гость, после того как они поместили Флейшмана на свободную кровать.– Совсем его загоняли. Я ему – здрасьте, а он побелел, задрожал и шмяк! Хорошо, что не головой об пол.
– А мы че? – попытался подхватить Пантелеймонов веселую нотку в разговоре.– А мы ниче! Мы тут сами болеем. А вы случайно не посетитель? Или комиссия?
Трошин молчал. Лежал на спине, внимательно смотрел на пришедшего и молчал.
И понимал, что, похоже, мысль сбежать из спецлагеря была правильной, но несколько запоздавшей.
– А на улице морозец! – сказал гость.– Такой бодрящий. И снежок с ветерком.
Если он желал начать разговор о погоде, то поддерживать его никто не собирался.
Пантелеймонов вдруг почувствовал себя лишним. К нему вот так не приходят. Его вызывают с глазу на глаз, принимают доклад и дают новые указания. Пришли к Трошину, понятно даже и ежу.
При чем тут доктор, правда, непонятно. Наверное, случайно.
– А я решил посетить ваш храм Гиппократа. Узнал, что есть двое заболевших, дай, думаю, выясню, как оно – выздоравливать.– Гость сел на стул.– Меня прислали с проверкой именно санитарного состояния...
Трошин устало вздохнул и отвернулся лицом к стене.
– Вот у вас что, например? – спросил гость у Пантелеймонова.
– Сотрясение мозга. Упал, ударился,– с готовностью доложил Пантелеймонов.
Он уже начинал чувствовать, что нечто нехорошее, грозящее проблемами и неприятностями, сгущается над головой, но продолжал играть свою роль.
– Легкое совсем сотрясение. Доктор сказал: еще пара дней – и уйду назад, к своим.– Пантелеймонов сел на свою кровать.
– Молодцом,– одобрил гость.– Зовут вас э-э-э...
– Сержант Территориальных войск Пантелеймонов, Григорий Иванович.
– А сосед ваш молчаливый?
Но тут подал голос доктор.
Он застонал, поднял руки к голове, сжал виски и снова застонал.
– Здравствуйте, доктор! – сказал гость.
– Здравствуйте, Алеша,– не отрывая рук от висков, ответил Флейшман.– Зачем вы здесь?
– А вы думали, что меня уже нет? – поинтересовался Алеша.– Нет, вы подумайте, братья, всего месяц как не виделись...
– Я бы вас вообще...– сказал Флейшман.
– Что – убили бы?
– Не видел бы.
– А вот с такими пожеланиями нужно быть поосторожнее. Вот так ляпнете – видеть не хочу, а глазки – бац – вытекли.– Алеша улыбался самым доброжелательным образом.
Самым что ни на есть.
Веселее, правда, от этой улыбки не становилось.
– Вот я имею куда больше оснований удивляться.– Гость стал серьезным.– Ваша фамилия значится в списке пропавших без вести в результате событий двадцать пятого октября сего года. Из Клиники вас не эвакуировали и в Клинике не нашли.
– Меня вывезли на вертолете. На первом. Вместе с солдатами...
– Что вы говорите? И кто это видел?
– Вот вы... вы видели. Вы сами были тогда во дворе Клинки, когда нас грузили...
– Видел, но это мое виденье к делу не подошьешь. К тому же я тоже значусь пропавшим без вести. Но я
