полностью не сгорела. Воняло при этом мерзостно.
Рыбакам обычно верят мало. Горластому же не верили и рыбаки. Но в его сегодняшнем выступлении было столько убежденности и готовности отстаивать свою правду, что посетители «Клоаки», даже агент Одноглазого, смущенно смолкли. Особенно поражала воображение шкварчащая на солнце голова кита.
Первым нарушил тишину хозяин таверны:
– Ну, и хрена было кувшин молотить?
Заляпанные похлебкой рыбаки забормотали что-то типа: «Да, действительно, странно, что солнце… только задницу нужно в клочья рвать тому, кто кувшинами в живых людей бросает, козлу эдакому».
Что-то всхлипнул под столом приходящий в себя после оплеухи богатенький мальчик. Накопленный за вечер жизненный опыт убедил его ограничить свое недовольство именно этим всхлипом.
Агент Одноглазого, чуть нагнувшись, заглянул под стол, оценивая распухающее ухо пострадавшего, и подумал, что Щуку надо резать неожиданно, чтобы, не приведи Морской бог, не напороться на кулак.
А Щуку надо было резать обязательно, так как такое трепло могло рано или поздно вызвать в городе ненужные слухи.
Горластый же, выпалив наконец всю накопившуюся информацию (вместе с эмоциями), заплатил хозяину за уже выпитое и разбитое, после чего получил новую порцию вина.
В «Клоаке» каждый начал чего-то хотеть. Богатенький мальчик, которого отец именовал Младшим, очень хотел оказаться дома. Щука вовсе даже наоборот: хотел явиться домой как можно позже, чтобы оттянуть еженощную ссору с супругой, которая никак не хотела понять, что деньги заработать можно и потом, а вот пропустить заседание в таверне ну никак невозможно. Горластый отчаянно хотел напиться, чтобы забыть жуткую ухмылку кита, разрезанного солнцем, и рев кипящего моря. И если кто-то полагает, будто это желание было выполнить легче, чем первые два, то глубоко ошибается. Во-первых, Горластый был человеком выносливым, а во-вторых, вино в таверне обычно разбавлялось так, что результатом пьянки чаще всего бывал отказ мочевого пузыря, а не головы.
Агенту Одноглазого, который в порту назвался Купцом, очень хотелось побыстрее оказаться со Щукой в темном месте. Купец даже осторожно переложил кинжал из ножен за пояс.
Кто-то из рыбаков начинал хотеть девку, кто-то – спать, хозяин таверны хотел по-быстрому собрать со столов полупустые тарелки, чтобы сформировать из объедков еще несколько порций. Начальник патруля портовой стражи, затаившийся со своими бойцами шагах в двадцати от таверны, хотел подождать еще немного, чтобы скомандовать начало облавы. Начальник патруля был из ветеранов осады Проклятого города, получил, как утверждали, контузию и посему мог позволить себе такие нелепые выходки, как облава на территории порта. Валяющийся в канаве пьяница хотел спать. Уснувший за столом Крюк хотел проснуться, ибо во сне к нему снова приближалась акула, сожравшая лет семь назад его правую руку…
Кстати, и остальные обитатели Семивратья также чего-то хотели, в меру своих талантов и силы своего воображения. Но, как на следующий день сказал городской пожарный, «жизнь, падла, такая сука, что, блин горелый, звездой накрыться – как два пальца обсвистеть».
Дело в том, что правдивый рассказ Горластого был неполным. Просто Горластый не мог видеть, что раскаленный диск долетел до Истинного горизонта на западе и врезался в него с мерзким визгом.
Истинный горизонт подался назад, оттягивая за собой небесный купол и поверхность моря. Пара звезд с взявшегося складками неба рухнула в море, а еще немного растянувшийся Истинный горизонт замер, завибрировал, рождая полукруглые волны, а потом резко выпрямился, выплюнув сошедшее с ума солнце в ту сторону, с которой оно прилетело.
Так что в тот момент, когда Горластый закончил свой рассказ, несколько остывший диск двинулся в путь по новому маршруту. Кто-то из академических умников придумал, что прямую можно задать, указав две точки, через которые она проходит, – так вот, прямая, по которой двигалось солнце, проходила как раз через спящую на рейде галеру Одноглазого, к нижнему причалу.
Но…
Горластый был прав – солнце двигалось низко, почти над самой водой. Разве что всего в локте от поверхности. И двигалось быстро. Так что врезалось в небольшой скалистый островок, как раз перед спящей галерой Одноглазого.
Островок взорвался кусками гранита, а солнце в результате прошло немного выше корпуса галеры. Корпуса, а не мачты и надстройки на самой корме.
Вахтенный не успел и моргнуть, как все, что возвышалось над палубой больше чем на человеческий рост, было снесено за борт. Затем на галеру обрушился каменный град, и наконец горячая волна подхватила корпус галеры и вышвырнула его на берег. Туда, где за мгновение до этого был порт.
Был, потому что солнечный диск соскоблил с каменистого берега не только склады и сараи вкупе с таможней, но даже тонкий слой глины, заменявшей в Семивратье нормальную почву.
– Твою мать, – успел произнести начальник городской стражи.
Он еще успел обернуться на шум и странное малиновое зарево, надвигавшееся со стороны моря. Дальше его телодвижения уже от него не зависели. И начальника стражи, и его подчиненных подняло в воздух, смешало со щепками, глиной и мусором, несколько раз ощутимо приложило о бревна бывшей нижней городской стены и разбросало в живописном беспорядке по улицам слободы.
Все потом долго удивлялись, но из стражников не пострадал никто, а начальник так даже вроде бы избавился от последствий своей военной контузии – перестал устраивать облавы и засады и даже начал брать взятки.
Посетителям «Клоаки» повезло значительно меньше. Солнечный диск выворотил плоский скальный блин, на котором была построена «Клоака», и перевернул его, уложив поверх руин харчевни и доброй половины ее посетителей.
Горластый уцелел. Уцелели Младший, Щука, Заика… Агент Одноглазого тоже уцелел. Хотя сам об этом узнал только через сутки, когда был извлечен из-под обломков. Уцелел и хозяин таверны, удачно спустившийся в подвал во дворе как раз за секунду до удара. Уцелели даже его запасы выпивки и еды.
А вот верхушка Горы не уцелела.
