– Да, – Андрей Петрович трубку всегда брал сам.
– Это я, – негромким голосом сказал Гиря.
– А это я, – спокойно отреагировал Андрей Петрович. Была у этого уважаемого человека странная привычка шутить иногда вот так нелепо и не вовремя.
Шутки эти ставили обычно собеседника в тупик и выводили из равновесия. Чего, похоже, Андрей Петрович и добивался.
– Помните, мы говорили о моих отпускниках? – Геннадий Федорович выбрал, на всякий случай, максимально нейтральные слова.
– Об отпуск… Да, вспомнил.
– Ко мне пришла баба одного из них и сказала, что он не пришел этой ночью к ней.
– Аморалка? – снова пошутил собеседник.
– Домой он тоже не приходил, – Геннадий Федорович аккуратно взял со стола карандаш и осторожно повернул его между пальцами, он решил удержать себя в руках во что бы то ни было.
– Серьезно? А может он…
– Не может.
– Вот так категорично?
– Да, вот так.
Андрей Петрович помолчал немного. В трубке было необычно тихо, ни потрескиваний, ни шорохов. Геннадий Федорович легонько стукнул карандашом по столу. Еще раз.
– На последнее место работы кого-нибудь отправлял? – наконец спросил Андрей Петрович.
– Еще нет, – Геннадий Федорович говорил короткими словами и фразами, так было легче контролировать интонации и эмоции.
– И не посылай. Мы сами этим займемся. А ты пока жди моего звонка. Кстати, с тем опером договорились?
– А с ним нельзя договориться.
– Я имею ввиду, с ним вы договорились о помощи для него в расследовании?
Карандаш стукнул по столу сильнее.
– Договариваемся.
– Постарайся, – резко сказал Андрей Петрович и положил трубку не прощаясь.
Геннадий Федорович аккуратно положил трубку на свой телефон, с трудом разжал пальцы и вернул карандаш на место. Выдохнул. Вдохнул и еще раз выдохнул. Резко, с шумом. Прикрыл глаза, замер на несколько секунд и вздрогнул, когда дверь кабинета распахнулась.
Это была Нина. И одновременно эта была не та Нина, которая терпеливо переносила непредсказуемые извивы настроения работодателя, бледнела при вспышках гнева шефа и краснела при его шутках. Та Нина вначале робко постучала бы в дверь кабинета, потом тихим голосом спросила разрешения войти и только потом изложила свою проблему.
Эта Нина отшвырнула в сторону дверь, потом со вкусом захлопнула ее у себя за спиной, решительным шагом пересекла кабинет и остановилась перед столом Григория Федоровича.
– Чего тебе? – неприветливо спросил шеф.
– Пирожков не хотите? – осведомилась Нина.
– Каких пирожков? – Григорий Николаевич не успел сменить вымученное спокойствие на какое-нибудь другое настроение, поэтому вопрос прозвучал тихо, по-житейски.
– Печенных, со сливой! – выкрикнула Нина и шмякнула об стол полиэтиленовый пакет с пирожками, который до этого держала в правой руке.
От удара пакет раскрылся, один из пирожков вылетел прямо на колени Григорию Федоровичу.
И грянул гром. Злосчастный продукт пролетел над самой головой секретарши и припечатался к стене. Следом в воздух взлетели пакет, письменный прибор, листы бумаги – все, что лежало на столе.
– Ах, ты… – далее Гиря на очень повышенных тонах разъяснил Нине все, что думает о ней, о ее родственниках, умственных способностях и половой ориентации и ее и ее родственников, высказал свое отношение ко всем пирожкам в целом и к этим пирожкам в частности.
Первые секунд десять страстного монолога Нина пыталась выстоять, но потом сделала шаг назад, потом еще шаг, споткнулась о стул и со слезами схватилась за ушибленную ногу.
– Дверь закрой! – приказал Григорий Федорович появившемуся на пороге Братку. – А ты перестань реветь!
Нина села на пол и, держась за ногу, горько разрыдалась.
Гиря опешил. Плачущая Нинка была для него зрелищем привычным, но вот такой, по-детски рыдающей, размазывающей по лицу косметику, Гиря видел свою секретаршу впервые.
Гиря потоптался рядом. Кашлянул. Протянул было руку к ее волосам, но остановился. Не царское это, в конце концов, дело, подумал Григорий Федорович и вернулся к столу.
Нина рыдала громко, задыхаясь и захлебываясь слезами. Гиря ждал. Почти минуту. Наконец, ему это надоело. Вообще, терпение не входило в список достоинств Григория Федоровича. Склонность к психологии – тоже. Но в чем ему нельзя было отказать, так это в инстинктивном чутье. Часто он действовал, не отдавая
