Следователь заглянул через плечо судмедэксперта и сказал:
– Тут трупов хватит и на две кучи.
– Согласен, – ответил эксперт, – но эти две кучи будут менее внушительными.
Палач
В такие минуты Палач испытывал двойственные чувства. Он понимал, что иначе нельзя, что иначе Даша просто не сможет жить и, что делает он единственно правильное в данном случае. И одновременно он ненавидел себя в эти минуты. Он был вынужден играть роль того, кого ненавидел всеми силами.
Люди. Он не мог избавиться от них даже в минуты своей победы над ними. Люди цепко, словно болото, удерживали его в себе, вынуждая… Палач придумывал названия для всех своих действий и это помогало ему отстраниться от толпы, он изо всех сил старался смыть с себя стадную грязь. Он не такой как они. Они мягкие, злобные, подлые и ненадежные. Он – уверенный, рациональный, бесстрастный. Хотя бесстрастным удавалось оставаться очень редко.
Убивая, Палач не испытывал ненависти к конкретной жертве. Она была лишь частью толпы. Частью безликой и ничтожной. Ненавидя все человечество в целом, каждого его представителя Палач презирал. Он был выше их хотя бы потому, что не путал цели и средства. Люди полагали, что их копание в собственном дерьме есть главная цель природы.
Хотя, с точки зрения Палача, максимум, что могли сделать люди, это унавозить почву для будущего. Каким будет это будущее, Палач не знал и даже не задумывался. Он просто хотел, чтобы у людей не было будущего. Чтобы они не могли больше делать то, что они сделали с Дашей. То, что теперь он вынужден с ней делать.
Шагнув в номер вслед за Дашей, Палач успел только повернуть ключ в замке. Еще не обернувшись, Палач знал, что сейчас произойдет. Даша ударила. Он обернулся и второй удар пришелся уже по лицу. Пощечина. Даша била, словно и не было несколько лет изнуряющих тренировок, словно это не она могла легко справиться с несколькими противниками.
Даша снова была семнадцатилетней девочкой. И снова она оказалась один на один со своим ужасом, бессильная и испуганная. Палач видел в ее глазах ужас и безысходность. Даша видела не его, она видела лицо того ублюдка. И она пыталась защитить себя, так же, как тогда.
Удар, снова удар. Ногти скользнули по его груди, оставляя царапины. Как всегда. И как всегда Палач медлил. Пощечина. Бессильные кулаки заколотили его по груди. Он должен. Он должен, должен, должен, должен. Сволочи. Он должен насиловать, чтобы хоть чуть-чуть исправить зло, причиненное Даше этим зверьем.
Палач постоял несколько секунд, зажмурившись, ощущая Дашины удары и чувствуя, как нарастает ее ужас и одновременно возбуждение. Потом Палач ударил. Несильно, скорее толкнул Дашу к кровати. Как всегда. Он словно попал в петлю времени и был вынужден бесконечно проходить через это и вести за собой Дашу. Только так он мог ее спасти. Хотя бы на время.
Даша отступила, вскрикнув и закрыв лицо руками. Палач толкнул ее снова, и Даша, натолкнувшись ногами на край кровати, упала. «Нет, – жалобно сказала она, – не нужно, пожалуйста, не нужно!».
Детский голос. Когда Палач впервые делал это, он остановился после этих слов. Его словно обожгло и он не смог заставить себя причинить Даше боль. А потом долго приводил ее в чувство, несколько бесконечных часов пытался вывести ее вначале из истерики, а потом из почти коматозного состояния. И уже после того, как она смогла взглянуть на него осмысленно, еще несколько дней он сидел возле ее кровати и наблюдал, как борются в ней разум и безумие.
До этого момента он еще мог ее щадить. Еще мог только делать вид, что бьет ее. Но теперь… Будьте вы прокляты. Ненавижу. Это ведь только Даша сейчас не понимает что происходит. Это только она находится в плену кошмара. а он все понимает и все чувствует. Он чувствует и дрожь ее тела, ощущает запах ее страха и возбуждения, слышит ее тяжелое дыхание и стон: «Не нужно, пожалуйста, не нужно».
Даша попыталась вскочить. Удар. На этот раз он ударил сильно, так, что дыхание ее пресеклось, и она прижала руки к груди. Палач схватил ее за волосы и опрокинул на спину. «Нет, нет, нет, нет…» – шептала она все чаще и чаще. Для нее существовало теперь только это слово и его руки. И боль, которая рождала ее проклятие, ее наказание, ее возбуждение.
Боль. Теперь он должен причинить ей боль. Он должен причинить боль той, за которую готов был отдать жизнь. Проклятье. Продолжая выгибать ее тело назад, Палач скользнул рукой вдоль бедра Даши. Она сжала ноги. Ненавижу. За что это ему. Ведь он просто оружие. Он не может… Вернее, он не хочет. И все равно продолжает. Он сильный. Он выдержит. Он оружие и инструмент.
Даша вскрикнула, когда он вошел в нее. Ноги ее обхватили его бедра, то ли пытаясь остановить, то ли прижимаясь сильнее. Палач положил руку на Дашину грудь, и тут же ее рука легла сверху. С силой сдавила. И снова было невозможно понять – хочет ли она его остановить или помогает причинить себе боль.
Нет, нет, нет, нет! Все чаще и чаще. Даша извивалась под ним. Боль. Ей сейчас нужна боль. И она боится этой боли. Ее левая рука, опустилась вдоль его тела, раздирая кожу в кровь. Потом пальцы коснулись его плоти. Палач знал, что это произойдет. Это происходило всегда.
Даша выталкивала его из себя только для того, чтобы он мог войти в нее по-другому, чтобы боль стала невыносимой и, наконец, принесла ей облегчение. Палач знал, что в тот момент, когда он будет входить в нее, резко и грубо, Даша забудет обо всем, кроме свой боли и своей правой руки. А ее правая рука, как и тогда, много лет назад, будет шарить по кровати в поисках ножа. Даша будет пытаться дотянуться до ножа, не найдет его, но пальцы все равно сомкнутся вокруг несуществующей рукояти, и правая ее рука резко ударит его в бок, под левую руку. Так было всегда. Так будет всегда. Палач почувствовал удар.
Для него это было сигналом. Он застонал, и тело его несколько раз дернулось, словно в агонии. И отзываясь на его движение, ее тело выгнулось, по нему прошла судорога оргазма. Наслаждение и отвращение. Палач никогда не спрашивал Дашу о том, что именно она ощущает в эти секунды и тем более никогда не спрашивал ее о том, что испытала она тогда, в тот раз. Но он все равно понимал ее. По той причине, что и сам ощущал нечто подобное. Острое наслаждение и ненависть. Возбуждение и отвращение. Как и она. Только ненавидел он в эти мгновения себя, свое тело, свой мозг, которые не могут справиться с инстинктами.
Он не хотел, не имел права испытывать наслаждение от происходящего. И испытывал его. Никогда и ни с кем у него не возникало желания причинить боль ради собственного наслаждения. Да и не возбуждало его насилие никогда. Кроме вот этих минут с Дашей. Когда с ним это произошло первый раз, когда первый раз настиг его оргазм одновременно с Дашиным ударом, когда понял он, что ему не нужно притворяться и
