Мясо в капкан положено. Теперь нужно подготовить охотников.
Все шло гладко. И все могло гладко закончиться. Девчонка пошла после заката с корзинкой к бабушке, не почувствовав ничего опасного в виноватой суетливости матери. Охотники шли за ней следом, весь десяток, полукольцом, держась так, чтобы слышать девчонку, но не попасть ей на глаза. И оборотень вначале почуял дурочку и больше уже ни о чем думать не мог...
Ловчий не слышал девичьего вскрика, сразу послышалось рычание и чавканье. Оборотень безумствовал на поляне, залитой кровью. Можно было просто... Если бы оруженосец не поперся за своим подвигом. Нужно было чуть подождать, дать оборотню въесться в пьянящую плоть, и только когда отяжелеет он от съеденного... Или хотя бы, решив набросить петлю, сделать это быстро, а не замереть потрясенно при виде пирующего зверя, как замер оруженосец, будущий рыцарь, защитник церкви, мать его так.
Уже поняв, что все пошло наперекосяк, Ловец метнулся через залитую лунным светом поляну, вскидывая для удара кинжал, уже рванулись, не таясь, треща кустами, остальные охотники, поднимая арбалеты, осознав, что живым оборотня не взять...
А оруженосец стоял столбом, с петлей в опущенной руке, потом его вдруг согнуло...
Маменькин сынок, успел подумать Ловчий, когда оруженосца вырвало. Острый, чужой запах.
Оборотень прыгнул без раздумий. Удар клыков пришелся в предплечье оруженосца. Зверь мотнул головой, и жертва его отлетела в сторону, как кукла.
Щелкнула тетива арбалета.
Оборотень взвыл, падая на бок, пытаясь зубами достать серебро, впившееся в бок. Еще три стрелы впились в брюхо. Это была смерть. Шансов уйти не было. Оборотень перестал биться на заледеневших пожухлых листьях и прыгнул на своих врагов. На одного из них. Больше до смерти он ничего не смог бы сделать, а вот забрать с собой еще одного...
Жертва была выбрана неправильно. Ловчий.
Он уже в полете вцепился левой рукой в глотку громадному зверю и, даже не покачнувшись, всадил кинжал в брюхо оборотню. Снизу вверх. И оборотень, громадная мускулистая туша, способная в броске проломить саманную стену деревенских домов, обвис на руке опустевшим враз мешком.
– Да, – уважительно сказал кто-то из охотников, кажется, Левша. – Если бы я сам не увидел – ни в жизнь бы не поверил.
Ловчий бросил мертвое тело на землю. Отвернулся. То, как оборотень превращается после смерти в человека, вызывало у Ловчего отвращение.
Оруженосец застонал. Странно, подумал Ловчий. Подошел к лежащему на листьях парню. Кожаная куртка была разорвана, рука висела на лоскутах кожи. Кровь текла, не переставая.
Откуда-то из темноты вынырнул монах.
– Причасти его, – сказал Ловчий.
Оруженосец был еще жив, что-то пытался сказать.
Монах опустился возле него на колени. Ловец глубоко вздохнул и поднял голову к небу, посмотрел на луну. Глупо. Столько лет потрачено на такую вот ерунду, вместо того чтобы искать первопричину. Чтобы найти разгадку того самого важного вопроса.
Бросить все, наплевать на Договор, на обещания, на потраченное время – и уйти. К единственному другу, который остался у Ловчего с очень давних времен. Говорят, его сейчас называют Хозяином. Серый всадник звучало лучше. Серый. Не белый и не черный.
Что-то невнятно сказал монах. Не оборачиваясь, взмахнул рукой, попал Ловчему по колену.
– Что там? – спросил Ловчий.
Монах молча указал пальцем на рану оруженосца. Так, подумал Ловчий, у них все-таки появился шанс привезти в замок живого оборотня.
Кровь перестала вытекать из раны, запеклась, а оруженосец дышал мелко, часто, но – дышал. Вот такие дела, подумал Ловчий. Кинжал он все еще держал в руке.
Монах встал с колен, отряхнул одежду и посмотрел в лицо Ловчему.
– Иди, – коротко бросил Ловчий. – Он умер в бою. Сразу.
– В бою, – сказал монах. – Он героически дрался. Ловчий не любил монаха, но знал, что тот слова не нарушит, что понимает – так надо. Иначе – нельзя.
Нельзя. Ловчий шагнул вперед, опускаясь на колено, левой рукой прикрыл глаза оруженосца, а правой, державшей кинжал, провел по горлу. Тело забилось. Ловчий взмахнул оружием, отрубая голову. Встал, вытерши лезвие об одежду убитого.
Никто из охотников не сказал ни слова. Они просто не заметили ничего. Все они почему-то в тот момент были заняты своими делами. Все произошедшее осталось между Ловчим, монахом и оруженосцем.
– Вот ведь сука! – сказал Левша.
– Что? – обернулся Ловчий.
– Баба эта, мамаша девчонки, – пояснил Левша. – Она ж, зараза, вместо масла в горшок глину сунула, и пироги тоже из глины.
– А зачем ей масло переводить и еду, – откликнулся вечный оппонент Левши, Стук, – ей семью кормить.
Ловец сунул кинжал в ножны и снова посмотрел на луну.
Бросить все. Все. И уйти за океан, на Запад. И просто жить.
