толпою. А хлебать жидкий огонь гордо остались праведники и святые, ибо заподозрили тут еще один соблазн лукавого, подлую провокацию и испытание. Конец истории.
– Святых в аду не было, – сказал Егерь. – И праведников...
– Не богохульствуй, – поднял указательный палец Ловчий. – Не нужно. Забыл, что ли, что до искупления все были обречены? Праведный, не праведный – будь добр за Стикс.
Егерь тяжело вздохнул. Ловчий кашлянул:
– Извини, увлекся. Зачем меня оставил? О молодости поговорить? Я ведь свой отряд распускать не буду. Должен же хоть один нормальный отряд остаться.
– Я знаю. Я даже знаю, где бы ты сейчас хотел оказаться, – Егерь взял мешочек со стола и повесил его себе на пояс.
– Ну-ка, ну-ка? – поинтересовался Ловчий.
– Если угадаю – просьбу мою выполнишь, личную?
– Чем поклясться?
– Просто согласись.
– Просто согласен.
Егерь встал, держась за поясницу, со стоном выпрямился. Его тень уперлась головой в потолок.
– Ты хочешь поехать к своему старому... старинному приятелю. На побережье.
– Твою мать, – лаконично выразил свое изумление Ловчий. – Пророческий дар открылся?
– Да ты, сколько помню, всегда к нему уезжал. Когда шкуру нужно было сменить – лет двадцать назад? – уезжал. Он тогда жил в горах. После того турнира, помнишь?
Ловчий улыбнулся. Турнир тогда получился знатный. Незабываемый получился турнир. После этого действительно пришлось исчезнуть, чтобы не вызывать расспросов и подозрений. И чтобы иметь возможность вернуться к Охотникам снова, когда старые командиры уйдут.
А в Отрядах его подменил Хозяин. Чтобы через несколько лет уйти, оставив по себе славу счастливчика и гуляки.
– Хорошо, – сказал Ловчий. – Давай личную просьбу.
– И приказ из Рима, – Егерь открыл сундук, стоящий у стены, достал шкатулку и со стуком поставил ее на стол перед Ловчим.
– Все-таки приказ из Рима, – Ловчий подвинул к себе шкатулку.
– Запечатано. Приказано – вскрыть только в замке Хозяина. Кстати, он что – теперь отхватил себе замок?
– Запечатано... Мама дорогая! Личная печать! Вскрыть только в замке! – щелкнул, обрываясь, шнурок. – Красиво написано! Умеют же люди!
Егерь ждал с каменным лицом. Вообще-то, Ловчего уже можно было забивать в колодки за нарушение приказа, но, во-первых, Ловчего уже один раз пытались заковать на глазах Егеря, во-вторых, Егерь прекрасно помнил, чем это закончилось, в-третьих, Егерь не любил повторять чужие ошибки. Ну а в- четвертых взаимоотношения Ловчего и его приятеля со Святой Церковью были отношениями сугубо личными и, на взгляд Егеря, странными. Но кого интересуют взгляды старого охотника на нечисть? Разве что самого охотника, да и то не всегда.
– Ладно, – сказал Ловчий, пряча свиток за пазуху, – это мы обсудим уже в замке. Ты чего хотел?
Егерь вздохнул, на лице вздулись желваки.
– Ты помнишь мою дочь? – спросил Егерь.
– Дочь? – задумался Ловчий. – Дочь... Конечно, помню!
Он действительно помнил девчонку. Охотники редко обзаводятся семьей. И некогда, и не хочется, чтобы какая-нибудь тварь отомстила детям за папину работу. Был такой случай.
О том, что у немолодого уже Егеря родилась дочь, Ловчий узнал одним из немногих. Милая такая девчушка. Они с Егерем проезжали через ту деревню, когда дочке было что-то около пяти лет. А сейчас ей уже должно быть... Что-то около шестнадцати лет. Взрослая уже. Не исключено, что уже года три как замужем.
– Я... – сказал Егерь и откашлялся. – Понимаешь... Это было совсем не похоже на всегда уверенного предводителя Отрядов. Таким Ловчий не видел его никогда. Разве что в тот день, когда они вошли в мертвый город, вычистили его от кровососов и обнаружили среди заброшенных домов две сотни детей. Дети копошились в закрытой церкви, а когда Охотники стали выводить их на улицу, девочка постарше, лет семи, попросила вдруг, чтобы ее не убивали, что она еще может давать кровь. И чтобы братика ее... тоже.
Как они тогда пожалели, что упыри уже мертвы!
– Моя дочь, – сказал Егерь. – Моя дочь... Понимаешь, я сам хотел. Понимал, что нельзя тянуть... И... Честно, ждал тебя. Твой отряд. Хотел попросить, чтобы вы помогли.
Левая щека Егеря дернулась. Казалось – это было невероятно – казалось, что он вот-вот заплачет. Огонек свечи отразился в его глазах. Егерь отвернулся.
– Я не знаю, как это получилось, – сказал Егерь дрожащим голосом. – Как... Она стала... стала оборотнем. Не знаю как... Укус... Сглаз... Колдовство... Не знаю. Год назад. Целый год назад, почти сразу после того, как я к ним приезжал. И моя жена... Она пыталась это скрывать. Пыталась прятать дочь. И мне ничего не написала, не передала... На что она надеялась?
Егерь ударил кулаком в бревенчатую стену. С силой ударил, будто это могло что-то изменить.
