– Я могу…
– Ни хрена вы не можете. Вы можете только рассказать, что вам никто не звонил, что вы потребовали продолжения дела только для того, чтобы заработать пятьсот тысяч. В этом случае вы, извиняюсь, ни хрена не заработаете. Только массу проблем.
– Из-за жалких пятисот тысяч…
– Что вы говорите? Они уже у вас жалкие. А возможность целый год крутить капитал покойного мужа от имени сына? Это хрен собачий?
– Для этого вы мне не нужны.
– Правильно. Но все плюс пятьсот тысяч лучше, чем просто все. Пятьсот тысяч, не более. И не забудьте, на всякий случай, что вы единственная, кто выигрывает на этом убийстве. Вам не страшно, что кто-то заподозрит вас, милочка?
– Это ерунда!
– Наверное, – легко согласился Гринчук, оглянулся, потом вдруг протянул руку, захватил волосы на затылке Сомовой и притянул ее голову к себе.
Губы Гринчука хищно изогнулись:
– Запомни, шалава. Ты получила шанс. Возьми и не выделывайся. Если всплывет то, как ты развлекаешься с мальчиками, то хрен ты будешь чьим бы то ни было попечителем. Твой супруг с тобой развелся из-за этого?
– Он развелся из-за этой шлюхи-секретарши, на которой потом женился, – попыталась высвободиться Надежда Юрьевна.
– Конечно, это стало официальным поводом для развода. Липский поступил благородно и не стал рассказывать о ваших приключениях. Но ведь материалы сохранились. Я могу найти того частного детектива, который вас тогда сфотографировал. Понятно, что вам тогда было чуть меньше чем сейчас. Вы с тех пор изменили своим привычкам?
Гринчук разжал руку и отступил на шаг.
Сомова стояла неподвижно.
– Вот такие пироги, – сказал Гринчук. – Оценили, Надежда Юрьевна, насколько я хорошо к вам отношусь? Я ведь мог вас просто заставить, а я еще отдаю вам восьмую часть сокровища. Вы ведь это цените?
Сомова молчала.
– Цените?
– Ценю.
– Вот и помирились, – Гринчук посмотрел на часы. – Заболтался я с вами совсем. Мне ведь нужно встретиться со следователем, который будет ваше дело расследовать. Объясниться с ним. Вот, как с вами сейчас. С вами ведь у нас больше конфликтов не будет?
– Не будет.
– Очень хорошо. Причесочку поправьте, примялась с затылка.
Гринчук отошел к Михаилу, который невозмутимо наблюдал за происходившим в коридоре.
– Отвезешь их в Центр, сдашь Доктору и Ирине. До вечера побудешь там, а потом тебя сменит Браток.
– Хорошо, – кивнул Михаил. – Она стала требовать повышения?
– Как мы и предполагали. Все, к сожалению, идет так, как мы и предполагали. Ты не видел, куда я пакет дел?
– На стуле, возле двери, – указал Михаил.
– Склеротиком становлюсь, – пожаловался Гринчук, забирая полиэтиленовый пакет со стула. – Ты не в курсе, где здесь челюстно-лицевое отделение?
– Четвертый этаж, налево.
– Занесу крестникам передачку, – сказал Гринчук. – Человеку Шмеля и единственному уцелевшему охраннику Липского. Хотя охраннику – и не стоило бы. Не хрен было автоматом махать.
– Вышло, что вы ему жизнь спасли.
– Вышло.
Подошла оправившаяся Сомова.
– Мы можем ехать? – холодно осведомилась она.
– Вы должны ехать. Номер моего мобильника у вас есть?
– Есть.
– Вот и звоните, если возникнет необходимость. Только не вздумайте сами денежки искать. Иначе я обижусь.
– Я все поняла.
– Указания врача выполнять безусловно. Скажет связать Ленечку – связать. Своей материнской рукой.
