Убийцу развернуло и бросило в пыль. И капли крови медленно-медленно взлетели вверх… И гильза медленно вылетела в выбитое лобовое стекло, стукнула о капот и отскочила в сторону.
Киллер в машине что-то кричал, он видно решил, что сейчас, из-за глупости подельника, его тоже пристрелят. Он еще не видел, что тот жив, что только плечо…
Был соблазн, признался себе Гринчук. Был. И тогда, когда он сам взял в руки автомат и расстреливал «опель» на краю пропасти. И когда «тойота» толкнула «опель», и он, сорвавшись вниз, пролетел до камней внизу, ударился боком и отлетел в море.
Был соблазн все бросить, вот также. Был озноб, было желание прекратить, не играть больше с судьбой, которая дала новый шанс, которая позволила остаться живым.
Оружие киллеров полетело в море вслед за машиной. Его владельцы уехали, а Гринчук стоял над пропастью и смотрел вниз.
«Опель» утонул и лежал на дне. Солнце проникало глубоко в прозрачную воду. Темные точки поднимались от машины на поверхность и растекались кляксами. Все бросить – и уехать, подумал тогда Гринчук. Он сильно замахнулся и бросил свой пистолет. Небольшой всплеск потерялся среди солнечных бликов на воде.
Бросить все…
И вовсе не ты меня остановил, сказал Гринчук Атаману. И не мое обещание Гире. Мастер. Вот, кто меня остановил, кто заставил идти до конца.
Так не должно быть. Никто не имеет права ломать человека. Никто не имеет права превращать человека в то, во что превратился Мастер.
Кто бы это ни был: дьявол, тайные организации или инопланетяне. Никто.
Нужно доводить до конца начатое дело, сказал себе Гринчук.
Попробуй, сказал Мастер. Узнай. Может быть, тебе повезет, и ты просто умрешь… До скорого свидания, сказал Атаман.
Знаете, сказал когда-то Михаил, мне очень трудно бывает понять, почему я делаю то или другое. И мне страшно, что это решаю не я, а моя программа, тот демон, которого в меня посадили. Очень страшно думать, что я улыбаюсь людям не потому, что они мне нравятся, а потому, что так требует программа. Очень страшно. Единственное, в чем я уверен, это мое отношение к вам, к маме Ире, к Братку… Я знаю, я чувствую, что это – от меня. От того, что осталось во мне моего. И я готов ради вас, ради остатков меня прошлого, сделать все, что угодно. Даже если это будет угрожать моей жизни. Ради меня самого…
Ради меня самого, сказал Гринчук. Ради меня самого. Даже если это будет угрожать моей жизни.
Вот в чем все дело. Только в этом. Иначе это буду не я.
– Подъезжаем, – сказал таксист.
Гринчук открыл глаза. Заметив это, таксист ткнул пальцем в сторону знака. – Приморск.
– Приморск, – со странным выражением произнес пассажир. – Приморск.
Солнце начинало садиться в тучи, море и город казались залитыми кровью.
– Вон, – сказал таксист, – мэр приказал поставить.
В самом начале спуска к Приморску, возле дороги стоял плакат.
Солнце, старинная башня на фоне моря, деревья. И надпись.
А за плакатом, словно его увеличенная копия, были солнце, море и старинная башня. Только надписи не было. Надпись была только на плакате.
Вы здесь оставите свою душу.
– Был здесь когда-нибудь? – спросил таксист.
– Не был, – признался пассажир. – И до недавнего времени не собирался.
– Тебе понравится, – сказал таксист.
– Не сомневаюсь, – сказал Гринчук. – Городу, я надеюсь, тоже.
Июнь,2003.
