свистели – какой редкой не была роща, но пули через себя не пропустила. Из жалости к людям, что ли…
Они пробежали еще метров триста, и только оказавшись между домами, остановились.
Сзади, возле дороги, рвануло.
– Граната, – сказал Гринчук. – Противопехотная, оборонительная, в просторечии – «лимонка». Неизвестный доброжелатель из жалости добил машину. Фу, давно я так не бегал.
Аркаша стоял, согнувшись и держась за правый бок. Стоянов сел на землю. Рубашка, еще с утра бывшая белой, висела клочьями. Кремовые брюки были разодраны на коленях. Сквозь дыры были видны ссадины. По щеке капитана текла кровь.
– Возникает вопрос, – Гринчук посмотрел на дым, который появился из-за деревьев. – Это просто так или нарочно?
Клин закашлялся, сплюнул.
– Что капитан, впервой под пулями? – Гринчук хотел было хлопнуть капитана по плечу, но вовремя удержался – лицо Стоянова было белым, а зрачки медленно сдвигались к переносице и вверх, под лоб. – Капитан!
Гринчук замахнулся правой рукой, но, обнаружив, что на левой щеке Стоянова рана, ударил с левой. От пощечины голова капитана дернулась.
Из ближайшей калитки вышел старик.
– Воды не найдется, добрый человек? – спросил Гринчук. – Тут представителю закона захотелось в обморок, а в наши планы это не входит.
– Это авария, что ли? – спросил старик.
– Авария. У нас вот парашюты не раскрылись, – Гринчук снова шлепнул Стоянова по щеке, – воды давай, дед!
– Прекрати меня бить, – прошептал Стоянов. – Я уже… Все нормально…
– Вот и замечательно, – обрадовался Гринчук. – Сейчас ты умоешься, приведешь себя в порядок, насколько это возможно в твоем случае, и мы пойдем…
Снова что-то взорвалось. Дым над лесом стал гуще.
– А вот это – бензобак, – прокомментировал Гринчук.
На улице стало людно. Рассматривали живописного Стоянова, прикидывали вслух, в машине он перевернулся, или просто свалился со скалы.
– Лес сейчас загорится! – прокашлявшись, крикнул Аркаша. – Машина там взорвалась, в кустарнике. Полыхнет – от ваших хибар ни хрена не останется.
Народ вначале разбежался по дворам, а потом, вооружившись кто чем, бросились к роще.
– Вызывай кого надо, – Гринчук сунул Стоянову свой мобильник.
…Пожарные прибыли на пять минут позже, чем Сергеев.
За кустом, как раз напротив сгоревшей машины, обнаружили десятка три гильз от патронов к «калашникову». И следы кроссовок сорок третьего размера. Следы от кустов вели к осыпи и там терялись.
– «Калаш», между прочим, «семь шестьдесят два». Это вам не ментовские пукалки «пять сорок пять, укороченные», – Гринчук подбросил на ладони гильзы. – Человек собирался со знанием дела, к лесу готовился… Или просто – серьезный человек.
– Или не было у него ничего другого, – зло бросил Сергеев. – Вон, магазин выпустил, а всё впустую. Если бы из «семьдесят четвертого» стрелял…
– Очень может быть… – не мог не согласиться Гринчук. – Не попал. Хотя, если честно, меня такая меткость совершенно устраивает. Вон, у своего героического капитана тоже спроси – наверняка он полностью поддерживает недостатки в огневой подготовке этого супостата.
– Куришь? – спросил Сергеев.
– И тебе не советую.
– Пошел ты!
– Уже в пути, – Гринчук бросил гильзы на землю и встал с корточек.
Огляделся.
Пожарные суетились возле останков машины – местные жители очень удачно подоспели – тушить особо было нечего.
Люди Сергеева осматривали местность вокруг.
– Отойдем, – сказал Гринчук, – что-то покажу.
Он спустился в промоину, поманил за собой Сергеева.
Сергеев тяжело вздохнул. Хотелось, как в детстве, забиться под одеяло и подождать, пока этот кошмар закончится.
– Давай быстрее, – позвал Гринчук.
Промоина оказалась глубокой – метра два, можжевельник по краю почти полностью ее скрывал.
– Ну что здесь? – спросил Сергеев, захрипел и упал бы, если бы его не подхватил Гринчук.
