Наступило молчание; они настороженно посматривали одна на другую. Косынка Сарьетты совсем развязалась; молодая женщина стояла с открытой грудью, с влажными устами и порозовевшими ноздрями, прелестная и трепещущая жизнью. Г-жа Лекер насупилась еще больше, увидев, как красит Сарьетту алчное желание.
— Послушай, — сказала она упавшим голосом, — не будем спорить… Ты его племянница, я согласна поделиться… Мы по очереди будем брать по столбику.
Они оттеснили от шкафа консьержку и мадемуазель Саже. Первая протянула руку торговка маслом Столбик золотых монет исчез в кармане юбки. Затем взяла свою кучку золота Сарьетта. Они следили друг за другом, готовые ударить соперницу по руке. Раз за разом загребали золото пальцы: то отвратительные узловатые, то белые, гибкие и нежные. Тетка и племянница уже набили карманы. Когда в шкафу остался только один столбик монет, молодая женщина не захотела отдать его тетке, — ведь с г-жи Лекер начинался счет. Сарьетта быстро разделила оставшиеся деньги между мадемуазель Саже и г-жой Леоне, которые в нетерпении переминались с ноги на ногу, глядя, как тетка с племянницей загребают золото.
— Покорно благодарю, — проговорила консьержка, — пятьдесят франков за то, что я выхаживала его, поила липовым цветом и бульоном! А он уверял, что у него нет семьи, этот старый совратитель!
Госпожа Лекер настояла на том, чтобы они осмотрели шкаф снизу доверху, перед тем как его запереть. В нем оказались сплошь запрещенные политические книги, издаваемые за границей, брюссельские памфлеты, скандальные рассказы о доме Бонапартов и иностранные карикатуры, выставлявшие в смешном виде императора. Гавар порой доставлял себе изысканное наслаждение, демонстрируя наедине с кем-либо из друзей эту опасную литературу.
— Ведь он поручил мне сжечь свои бумаги, — заметила Сарьетта.
— Э, наплевать! Камин не растоплен, это долгое дело… Я уже чую, вот-вот нагрянет полиция. Пора смываться.
И все четыре отправились восвояси. Не успели они и спуститься по лестнице, как явилась полиция. Г-же Леоне пришлось вернуться и присутствовать при обыске; остальные три дамы, втянув голову в плечи, поспешили выбраться на улицу. Они торопливо шли гуськом; тетку и племянницу обременяла тяжелая ноша — битком набитые карманы. Сарьетта шла впереди; переходя на тротуар улицы Рамбюто, она обернулась и, умильно смеясь, сказала:
— Хлопает меня по ляжкам.
Госпожа Лекер ответила непристойной шуткой, которая обеих очень рассмешила. Они наслаждались, чувствуя, как тяжелое золото оттягивает юбку, прикасается к телу, точно горячие, ласкающие руки. Мадемуазель Саже крепко сжимала в кулаке свои пятьдесят франков. Лицо старухи было серьезно, она строила планы о том, как бы еще что-нибудь вытянуть из плотно набитых карманов, за которыми поспешала.
Когда они подошли к углу рыбного павильона, старуха сказала:
— Ого! Мы поспели вовремя. Вот и Флоран, сейчас он влипнет.
Флоран, в самом деле, уже вернулся после длинной прогулки. Он переоделся в своем бюро и приступил к обычным обязанностям, наблюдал за мойкой прилавков и неторопливо расхаживал по рядам. Ему показалось, что на него как-то странно смотрят; при встрече с ним рыбницы начинали шептаться и искоса поглядывали на него хитрыми глазами. Он решил, что затевается новая вылазка. В последнее время не было такого утра, когда бы эти толстые, страшные женщины оставили его в покое. Но, к своему удивлению, у прилавка Луизы Меюден он услышал слащавый голос старухи:
— Господин Флоран, вас только что спрашивал какой-то пожилой господин. Он ждет вас наверху, в вашей комнате.
Старая торговка сидела развалясь на своем стуле и смачно выговаривала каждое слово, упиваясь тонко рассчитанной местью; ее громадное, бесформенное тело тряслось от удовольствия. Флоран, еще не поверив ей, взглянул на прекрасную Нормандку. Но Луиза, окончательно помирившаяся с матерью, притворилась, будто ничего не слышала, открыла кран и мыла свою рыбу под струей воды.
— Вы это наверное знаете? — спросил Флоран старуху.
— Ну как же! Наверняка знаю, ведь правда, Луиза? — несколько крикливо ответила матушка Меюден.
Флорану пришло на ум, что посетитель явился, вероятно, в связи с предстоящим выступлением; он решил зайти домой. Уже уходя из павильона, он невольно оглянулся и увидел, что прекрасная Нормандка мрачно смотрит ему вслед. Он прошел мимо трех кумушек.
— А вы заметили, что в колбасной никого нет? — шепнула мадемуазель Саже. — Не такая женщина красавица Лиза, чтобы дать себя скомпрометировать.
И правда, колбасная опустела. По-прежнему дом был озарен солнцем, по-прежнему он сохранял свой ханжеский вид добропорядочного дома, благопристойно греющего брюхо под утренними лучами. Наверху, на балконе, стояло гранатовое деревце в полном цвету. Флоран, переходя улицу, приветливо кивнул Логру и Лебигру, которые, очевидно, вышли на порог погребка подышать свежим воздухом. Оба ответили ему улыбкой. Войдя в дом с черного хода, Флоран заметил в конце темного и узкого коридора бледную физиономию Огюста, которая тут же скрылась. Тогда Флоран вернулся обратно и заглянул в колбасную, чтобы проверить, не ждет ли его там некий пожилой господин. Но он застал одного Мутона; кот сидел на колоде; шерсть под мордочкой у него распушилась, усы топорщились, и он опасливо уставился на Флорана своими большими желтыми глазами. Когда Флоран, решившись все-таки, вошел в сени, в глубине, за занавеской стеклянной двери, показалось лицо красавицы Лизы.
Рыбный павильон замер. Огромные животы и груди затаили дыхание, ожидая, пока Флоран не скроется в сенях дома напротив. Затем началось буйное веселье, груди вздохнули свободно, животы надрывались от злорадного хохота. В жизни они не видывали ничего смешней! Старуха Меюден хохотала, булькая, как бурдюк с вином, который опорожняют. Ее выдумка о том, что пожилой господин спрашивал Флорана, передавалась из уст в уста, торговки нашли ее необычайно потешной. Наконец-то долговязого упекут куда следует, теперь они не будут вечно видеть перед собой эту окаянную рожу, эти глаза каторжника. Скатертью дорога, говорили все они и выражали надежду, что хоть новый инспектор будет красивым мужчиной. Рыбницы бегали от прилавка к прилавку, они готовы были плясать вокруг каменных столов, как девчонки, избавившиеся от надзора. Прекрасная Нормандка наблюдала за всеобщим ликованием, прямая, застывшая, боясь пошевелиться, чтобы не заплакать. Она положила руки на большого ската, пытаясь унять свое волнение.
— А Меюдены-то, видели? Теперь, когда он уже не может гнать монету, они его сбагрили, — сказала г-жа Лекер.
— Что ж! Они правы, — отвечала мадемуазель Саже. — И потом, дорогая моя, может, хватит, а? Будет нам грызться!.. Вы-то довольны… Позвольте и другим устраивать свои дела.
— Смеются только старухи, — заметила Сарьетта, — Нормандка не очень уж весела.
Между тем Флоран, войдя в свою комнату, безропотно, словно ягненок, дал себя схватить. Агенты грубо набросились на него, должно быть предполагая встретить отчаянное сопротивление. Но Флоран лишь кротко попросил их не держать его за руки и сел на стул, ожидая, пока полицейские упаковывали бумаги, красные шарфы, нарукавные повязки и знамена. Флорана как будто не удивляла такая развязка; он даже чувствовал облегчение, хотя и не желал себе в этом признаться. Однако мысль о том, что его загнала в ловушку всеобщая ненависть, причиняла ему страдания. Флоран снова видел перед собой мертвенно- бледное лицо Огюста, потупившихся рыбниц, вспоминал слова матушки Меюден, молчание Нормандки, опустевшую колбасную; и он понял, что рынок причастен к заговору против него, что предал его весь квартал: вот-вот затопит Флорана жидкая грязь этих улиц.
Когда перед его мысленным взором молниеносно пронеслись все эти круглые лица и среди них предстал образ Кеню, сердце Флорана сжала смертельная тоска.
— Ну-ка, ступайте вниз, — грубо приказал агент.
Флоран встал и вышел на лестницу. На четвертом этаже он попросил разрешения вернуться в комнату, где он что-то забыл. Но полицейские не позволили и толкали его, заставляя идти вперед. Флоран стал умолять их и даже предлагал деньги, которые были при нем. Наконец двое агентов поднялись с ним в мансарду, пригрозив, что пристрелят его на месте, если он вздумает их обмануть. Полицейские вытащили из карманов револьверы. А Флоран направился в своей комнате прямо к клетке с зябликом, вынул птичку и,
