Вилли послушно сглотнул все и даже не почувствовал ожога. Только теплая волна покачнула его, и руки перестали трястись. Какой отчаянный парень этот Санек! Конечно, Вилли бы ему помог отделать того бандита! Он просто не успел.
— Я просто не успел, понимаешь, мой друг?
Санек все понимал.
— Есть о чем говорить, такие пустяки. Выпей, Вилли, еще, хорошо от стресса помогает. Огурчиком, огурчиком закуси! И расслабься теперь.
Уже без всхлипов Вилли изливал Саньку свои эмоции:
— Ужасная страна! Я уверен, Александр, что этот человек из КГБ. Меня уже шантажировали их люди. Они меня просто запугивают. Это хардлайнеры, я понимаю. Чтоб государственная разведка чуть не убивала человека из-за контейнера мыла! Сумасшедшая страна! Какой тут может быть бизнес?
— А что, те люди спрашивали про мыло?
— Там была одна девица, она даже не скрывала откуда. Мыло ее интересовало, и в какую минуту!
— А этот битюг тоже тебя о грузе спрашивал?
— Нет, он только рычал. Но я уверен, Александр, я уверен!
— Почему бы им так было за тебя взяться? — раздумчиво произнес Санек. — Может, этот твой Росс не только мыло везет, а?
— Только, только, я знаю! Я же сам подал ему идею, будь проклят тот день и час! Откуда мне было знать, что из-за этого будет такая заваруха! А если в посольстве узнают, что я не поладил с советскими…
— Не узнают, не волнуйся. Если все чисто конечно. А может, все-таки твой Росс что-то финтит?
— Я Поля со школы знаю, Александр! Он простак, хоть и славный парень. Не может финтить. Неспособен патологически.
— Ну и ладно, не воспринимай это все так серьезно. Этот, которому я зубы выбил, скорее всего, просто хулиган. А на девицу наплюй. Давно это было?
— С неделю назад.
— И в посольство пока никто не обращался?
— Нет, я бы знал.
— Ну, значит, проверили и отстали. Вряд ли тебя еще побеспокоят. У КГБ других дел хватает. Кушай колбаску, а то развезет тебя. Ты, кстати, насчет картины Шагала упоминал?
— Да, Александр. Так ты думаешь, что отстанут?
— Уверен, Вилли, уверен. А насчет картины ты давно бы мне сказал. А то ведь я вижу: что-то ищешь, а что — только вчера понял. Есть у меня конец на эту картину.
— Ту самую? «Скрипач и коза»? — повеселел Вилли.
— Конечно. Это, правда, уже не за мыло будет, а за зелененькие.
— А как я буду знать, что это та картина?
— Посмотришь сам. И при тебе же я кусочек отрежу с краешку — пошлешь на экспертизу. Ты ведь небось для себя ищешь?
На это Вилли предпочел не ответить. Харальд Пламмер не любил афишировать свои контакты.
— В общем, не мое дело. За сто пятьдесят тысяч отдам картину, хоть и жалко. Сделай с нее слайд, организуй проверку как хочешь — хоть в Америку посылай. А картина подождет, она кушать не просит.
— Но ты ее никому не отдашь?
— До тех пор, пока цену не перебьют… Я же деловой человек, Вилли! Поторопись, если заинтересован. И деньги, пожалуйста, бумажками по двадцать долларов. Большие купюры людей нервируют.
Вскоре Санек провожал окончательно утешенного Вилли домой. С таким надежным другом не проблема была поймать такси на ночной улице. Племяш вел машину следом за такси — на всякий случай.
Глава 11
Гадать Любка и впрямь умела: бабушка научила в детстве. Но по опыту молодых своих забав знала, что карты порой раскладываются верней, чем того бы всем хотелось. Пару раз она сдуру брякнула, что прочла, не пытаясь как-то отцензурить. И поняла, почему в старину принесшим худые вести рубили головы. Тех нагаданных ею развода и смерти хватило Любке для того, чтобы поумнеть и разработать новый метод. При этом врать впрямую она боялась: бабушка предупредила, что небезопасно. И Любке вовсе не улыбалось проверять на себе, предрассудок это или нет.
Теперь отбою не было от солдат. То ли их привлекали охальные изображения на картах, то ли сам процесс гадания, но Любка поняла: пока у нее не перебывает весь эшелон — сопротивляться бесполезно.
— На сердце у тебя бубновая дама — светленькая, значит. Пиковой рядом не видно, так что все у вас выпадает хорошо.
Зинка Гном скорчила рожицу:
— Я б ей, пиковой, показала!
Все расхохотались, кроме Салымона. Он почему-то смутился и цыкнул:
— Тише, черти! Мне гадают или кому? Не встревайте!
— А ты, Салымон, позолоти ручку — тогда не будем!
— Я те счас позолочу лицевой угол! Давай, Любка, дальше.
— А дальше, Салымон, не очень понятно: будет тебе дело какое-то большое. Стой, дай еще разок раскину… Да, уж такое большое, что ты даже сам понимать не будешь поначалу, чего натворишь. Но к худу или к добру — не разберу: дальше путаница какая-то начинается. А ну-ка, руку покажи! Нет, рука как рука, тебе по ней еще двух деток иметь положено. Похоже, Салымон, что ты это дело сделаешь, но судьба у тебя в другую сторону пойдет, от него независимо.
— Ну и черт с ним, раз двое деток. И так, значит, мороки хватит. Спасибо, Любка.
— Кушай на здоровье. Кто там дальше? Ты, Федя?
Федор Брусникин послушно сдвинул колоду и на Любкин приказ думать о своем сердечном желании так комично взялся за голову, что вызвал смех и аплодисменты.
— Пошути, Федя, пошути — и судьба с тобой пошутит, — сказала Любка вкрадчиво, с подозрительной лаской в голосе.
— Ты чего, Любаша? Ты давай дело говори! — обеспокоился майор, которого никто, кроме девиц, не осмеливался называть просто Федей.
— Я, дорогой, только читаю, от себя не сочиняю. Будешь слушать или будем шуточки шутить?
— Ну, сердце с перцем! Все, я уже тихий и послушный. Бунт подавлен, народ безмолвствует. Оглашай приговор.
— А будет тебе, Федя, перемена всей жизни в скором времени. Другое дело у тебя будет и другие люди. Главное твое не на молодость выпадает, а на потом. А то, что сейчас, — это еще присказка, а не сказка сама.
— А поконкретней, Любаша?
— Ну, дай руку. Видишь, как линия жизни на излом идет? И развилок нет… И кажется мне, Федя, что ты это главное свое лучше карт знаешь, только себе самому сказать не решаешься. Так неужели хочешь, чтобы первое слово мое, а не твое было?
— Ох, мать, хитра ты! Ох же генерал-баба! Где ж ты, лапа моя, стратегии с тактикой училась?
— Где я училась, там не дай бог твоим доченькам учиться, Федя. Иди, не обижайся на меня. Дело-то твое, похоже, хорошее получится. Авось и меня, хулиганку, где-нибудь помянешь…
— Это что, Любка, он у нас попом станет?
— Да не попом, олухи! Я вам гадаю или ему? Вот его и спросите, если он вам ответит конечно.
Спрашивать Брусникина охотников не нашлось: уж больно он стал задумчив и шутки понимать явно был не расположен. Следующим к Любке подошел Чирва-Козырь. Он со смаком поцеловал ей ручку, и снова все
