молчать.
— Да. — Поль подергал себя за мочку уха, провожая глазами стройную фигуру официантки в обтягивающих кожаных брюках. — Должно быть, наблюдать за этим безумно интересно.
— Попал прямо в точку. А девочки! Таких красавиц ты в своей жизни не видал! — Хардинг огляделся и, понизив голос, чтобы никто его не услышал, прошептал: — А какие страстные! Что-то в этих славянках есть, знаешь ли. Душа у них такая или что? Ты их трахаешь, а они всю дорогу разговаривают, стонут, чуть ли не поют. Невероятно. Здесь у нас ничего подобного не встретишь.
— О господи, Вилли! Ты хочешь сказать… Разве это не опасно для тебя? Я думал, что, если трахаться с русскими, непременно влипнешь в историю. Разве советские не пытаются подловить таких, как ты, с помощью красавиц агентш?
— Все изменилось, Поль. Видишь ли, от нас сейчас ожидают расширения наших контактов. — Хардинг позволил себе понимающе хмыкнуть. — И два раза в неделю я позволяю себе роскошный контакт. Девочка работает в «Новостях» — это такая газета. Она рассказывает мне, что на самом деле происходит.
— О-го-го! Вилли, ты что, вроде шпиона?
— Да что ты, Поль, даже и не шути на эту тему. От нас ожидают общения с нашими советскими коллегами — вот и все. Сегодня Москву не отличишь от любого другого города мира — все в ней открыто. Абсолютно все. Почему бы тебе туда не поехать? Я тебя устрою. Ты им понравишься, с твоим происхождением; ты ведь даже по-русски говоришь. Да что там — ты и вообще почти русский. Тебе, пожалуй, пора познакомиться с твоими славянскими братьями. И сестрами.
Поль заказал еще пару бутылок.
— Нет, Вилли, такую поездку я не могу себе позволить. У меня здесь полно работы, и ответственность, а деловых причин для поездки в Россию я не вижу. В отпуск я бы мог туда поехать, но там, говорят, и есть нечего, а в балет меня не тянет.
— Слушай меня. В Союзе, как везде. Конечно, если ты никого не знаешь, тогда тебе не сладко. Но я тебя познакомлю со всеми нужными людьми. И в Большой театр тебя никто не потащит. Я это дело тоже не люблю. А что касается еды — ее полно, во всяком случае, те, с кем мы общаемся, впроголодь не сидят. Питаются они дома, и у них икры да осетрины навалом. Конечно, кругом говорят, что люди голодают, но кого это колышет. Разговоры об этом уже годы идут, а на улицах пока ни одного умершего от голода я не видел. В Вашингтоне куда хуже — только посмотри на этих несчастных бездомных, спящих на отдушинах канализации у Госдепартамента всю зиму.
Хардинг глотнул пива, и дотронулся до руки Росса.
— Эй, знаешь что? Если хочешь заняться бизнесом, я тебя познакомлю со своим приятелем. Он только что стал во главе нового кооператива в Москве, и очень интересуется СП. Особенно с нами. Ты можешь на этом прилично заработать.
Росс удивился.
— Разве это законно? То есть, я имею в виду, здесь у нас, если пытаешься делать бизнес с помощью политических деятелей, решетки тебе не миновать.
Хардинг засмеялся.
— Не забывай, с кем ты имеешь дело. Никаких проблем. Вот уж два поколения нашей семьи занимается юридической стороной этого дела. Горбачев, понимаешь, хочет, чтобы в Союзе был частный сектор, он людей даже поощряет — развивать этот сектор. Да хрен ли говорить — чуть ли не каждую неделю здесь у нас советские политики втягивают американских бизнесменов в свои сделки. А вот та сделка, на которую мой дружок нацелился, это действительно вещь.
— Ну? И какая же?
— Слушай, Поль, ты ведь знаешь, я человек не деловой. Но сейчас в Москве столько наших бизнесменов, что я поднахватался. В чем трудность в Союзе? В том, что у них нет денег. Я имею в виду — валюты, есть только рубли, а они никому не нужны. Поэтому, каким бы делом ты ни занимался, ты должен сообразить, как тебе на этом деле заработать в настоящей валюте. Мой приятель это знает, и уж он не промахнется.
— Ну, ну, Вилли, продолжай, это становится интересным.
— Ну так вот. Знаешь эти старые русские иконы, что выставлены в витринах у Картье и в других крупных магазинах? Эти старые картинки стоят бешеных денег, особенно те, которые принадлежали царям или их родственникам. Мой приятель сообразил, как можно выменивать эти иконы на основные американские товары. В частности, на мыло.
— Мыло? Ты шутишь.
— Какие уж там шутки. Побывай разок в московском метро — и ты поймешь, что тут не до шуток. А разве ты не читал статью в «Уолл-стрит джорнал» об этом? В Союзе чудовищная нехватка мыла. Вроде бы пятилетка подвела, а некоторые говорят, что здесь все дело в саботаже. Как бы там ни было, мыла нет. Доставишь мыло — станешь миллионером. Мыло продашь кооперативу в обмен на иконы, иконы превратишь в доллары либо здесь, либо в Западной Европе, а потом можно и на пенсию.
— Нет, Вилли, это дело не по мне. Я в русском антиквариате ничего не понимаю. Да и в мыле, собственно говоря, тоже. Конечно, было бы не худо как-то использовать мой русский, но в такое дело я не полезу. Мне будет даже не сообразить, как привезти это вонючее мыло в Россию. А кстати, сколько может стоить контейнер с мылом? А сколько стоит икона?
— Как хочешь, Поль. Однако посмотри на это дело с другой стороны. Нам сейчас представляется уникальный шанс. Мы еще достаточно молоды, чтобы пуститься в бурное море приключений, но, с другой стороны, достаточно зрелые, чтобы здраво обо всем судить. Весь коммунистический мир меняется, а Москва — в центре всего. Ну, как бы тебе сказать, — для Москвы наступает золотое время, такого не было со времен царя. Горбачев войдет в историю как второй Петр Великий. Знаешь, как его называют в ЦРУ? «Ужасно ужасный» — вот как. Если удастся сейчас, так сказать, вскочить на поезд — до конца дней этого не забудешь. Елки-палки, в конце концов, ведь это твой народ, ты говоришь по-русски, чего тебе еще? Да ты и не женат, а девки ни на кого так не бросаются, как на американцев. Поверь уж мне. — Счастливая улыбка и еще один глоток пива. — Понятно, партнером твоим я быть не могу, но помочь провернуть эту операцию я сумею. Ты старый друг, и я буду счастлив помочь тебе сколотить копейку. А кроме того, — Хардинг расхохотался во весь голос, — если ты эту операцию провернешь, я смогу ездить в метро без противогаза.
— Может, съездить туда и посмотреть на месте?
— Вот это молодец! Мой отпуск почти кончается. В начале мая я должен вернуться в Москву. Приезжай сразу после майских праздников, и мы это дело прокрутим. Ты поможешь мне с русской грамматикой, а я покажу тебе Москву. И если ты в самом деле решишься заняться бизнесом в Союзе, тебе совсем не помешает влиятельный друг в цитадели капитализма.
Вернувшись в свою комнату, Росс снял галстук, брюки, сбросил ботинки и уставился на себя в зеркало. На него смотрели пустые глаза и ничего не выражающее лицо. Что бы, думал он, сказала бы бабушка Александра, если бы она узнала, что ее внук-американец собирается заняться торговлей с большевиками? Но ведь большевиков больше нет? Все газеты и телевидение твердят, что холодная война окончилась, что Горбачев изменяет все к лучшему. Русские становятся такими же нормальными людьми, как и мы. Вилли там жил, и это здорово. Все открыто. Что-то как бы сжалось в его промежности, и он подумал: а какие там замечательные женщины. С этой мыслью он и уснул.
К тому времени, когда Росс добрался до Москвы, он понял, что его друг Хардинг сильно недооценил возможности сделать деньги в Советском Союзе. Разговоры с американскими антикварами, будь то в Чикаго или в Нью-Йорке, показали Россу, какую громадную ценность приобрели сейчас предметы русской старины. Да и не только старины — американцы как безумные покупали советские командирские ремни, часы, водку, икру и даже советские футболки с надписями. Что уж тут говорить про Шагала! Однако спрос резко превышал предложение — в избытке были лишь сделанные под Палех или Мстеру коробочки, туристское барахло. Если Росс сумеет привезти настоящий антиквариат — что-что, а покупатели-то найдутся. Да и прибыль, заверили его, будет немалой.
Такой же энтузиазм во всем, что касалось Советского Союза, разделяли и представители американской торговли вообще. Представитель фирмы, производящей мыло, заверил Росса, что его фирму весьма
