Основы дзэн-буддизма

Татхагатой потому, что он приходит из «ниоткуда» и уходит в «никуда», и по этой причине он Татхагата. Он появляется неизвестно как и исчезает неизвестно куда, а это и есть дзэн. В дзэне поэтому нечего достигать, нечего понимать; тогда зачем сидеть скрестив ноги и практиковать дхьяну? Некоторые могут подумать, что понимание необходимо для того, чтобы разогнать тьму неведения, но истина дзэна абсолютна, в ней нет дуализма и условности. Если мы станем говорить о неведении и просветлении или о «бодхи» и «клеша» (мудрости и старости) как об отдельных объектах, которые не могут слиться в одном, то это будет противоречить учению махаяны. В махаяне всякая возможная форма дуализма осуждается, так как не выражает высшей истины. Все является проявлением природы Будды, которая ни осквернена страстями, ни очищена в просветлении. Она выше всех категорий. Если вы хотите постичь природу своего собственного существа, освободите свой ум от мысли об относительном, и вы увидите, как безмятежна она, и в то же самое время как много жизни заключено в ней».

В то время как Эно трудился во славу дзэна на Юге, Тесэцу, являясь представителем другой школы, действовал на Севере. До обращения в буддийскую веру он был ученым-конфуцианцем; и таким образом, ему было суждено с самого начала стать фигурой совершенно иной, по сравнению с его собратом Эно. Император У династии Тан был преданным последователем Дзинсю, и вокруг него, естественно, собралась большая группа придворных и сановников. Когда на трон вступил император Чунь-Цунь (685 г.), к нему отнеслись с еще большим почтением, и не кто иной, как Тесэцу, один из его министров, начертал после его смерти на надгробном камне его краткую биографию и панегирик. Одна из записанных проповедей Тесэцу гласит:

«Учение всех Будд заключено с самого начала в нашем собственном Разуме. Искать этот Разум вне нас самих — все равно, что убежать от своего отца».

Он умер в 706 г., за семь лет до смерти Эно. Его школа, носившая название Северной в противоположность Южной школе Эно, имела у себя на Севере гораздо большее влияние, чем школа Эно на Юге. Когда Басе (умер в 788 г.) и Сэкито (700-790 гг.) начали активно проповедовать свои взгляды на Юге и, наконец, заложили фундамент учения дзэн, в школе Дзинсю не нашлось достойных преемников, и она в конце концов вовсе исчезла, так что все документы, повествующие о ней, принадлежат перу авторов соперничавшей с ней школы. Таким образом, получилось так, что Эно, а не Дзинсю был признан Шестым патриархом дзэн-буддизма в Китае.

Различие между Южной и Северной школами дзэна обусловлено различиями, свойственными человеческому духу: если одну школу мы назовем школой интеллекта и интуиции, то другую — прагматической. Причина, по которой Южная школа известна под названием «внезапной» или «моментальной» в отличие от «постепенной» (крамавриттья) школы Севера, заключается в том, что она считает, что просветление приходит внезапно, и не допускает никаких градаций, так как в нем нет никаких стадий прогресса, в то время как Северная школа подчеркивает естественную постепенность процесса просветления, требующего много времени и сосредоточенности. Эно был горячим приверженцем абсолютного идеализма, тогда как Дзинсю был реалистом и отказывался игнорировать мир конкретного, в котором время правит всеми нашими деяниями. Идеалист не обязательно игнорирует объективный аспект реальности, но его взор всегда устремлен в одну точку, находящуюся вне всего, и в этом абсолютном ракурсе он делает свои наблюдения. Доктрина внезапности является, таким образом, следствием видения множества вещей в абсолютном единстве. Все истинные мистики — последователи «внезапной» школы. Уход от единого и возвращение к единому не есть постепенный процесс и не может быть таковым. Учение Дзинсю следует рассматривать как практический совет тем, кто действительно занят изучением дзэна, но оно не в состоянии описать характер переживания, выраженного словами «узреть свою собственную природу», что явилось особым посланием Эно, в отличие от посланий других буддийских школ. То, что школа Дзинсю не могла выжить как ветвь дзэна, было вполне естественным, так как дзэн не может быть не чем иным, как моментальным актом интуиции.

В связи с тем, что он совершенно открывает мир, о котором раньше человек не мог даже мечтать, он представляет собой внезапный и ничем не объяснимый прыжок с одного уровня мышления на другой. Дзинсю упустил конечную цель дзэна, подчеркивая достижение цели. Он мог дать великолепный практический совет, и в этом его заслуга.

Идеи внезапности и постепенности в постижении истины дзэна в своей основе взяты из Ланкаватары, где о таком разграничении упоминается в связи с очищением ума от потока мыслей и образов. Согласно этой сутре, такое очищение, с одной стороны, постепенное, а с другой — внезапное и мгновенное. Когда оно уподобляется созреванию плода, формовке сосуда, выращиванию растения или освоению какого-либо вида искусства, что происходит постепенно и требует времени, тогда это процесс постепенный, но когда такое очищение ума сравнивается с зеркалом, отражающим предметы, или «алаей», производящей все умственные образы, оно происходит мгновенно. Таким образом, эта сутра признает два типа разума: у одних его очищение до состояния просветления может быть достигнуто постепенно, после долгой практики медитации, может быть, даже через много последовательных воплощений, тогда как у других оно может наступить совершенно неожиданно, даже без предварительных усилий. Разделение на две школы, одна из которых выдвигает доктрину внезапного просветления, основывается не только на утверждении, содержащемся в сутре, но, в конечном счете, на психологических факторах. Возникший вопрос, однако, не был вопросом времени: наступает ли просветление внезапно или нет — эта проблема перестала беспокоить представителей этих двух школ, так как затем они стали расходиться во мнении относительности общих философских позиций и взглядов на сам факт просветления. Вопрос физического времени превратился, таким образом, в вопрос психологический в самом глубоком смысле.

Когда внимание сосредоточивается на процессе, цель забывается, и сам процесс отождествляется с целью. Когда один ученик Дзинсю пришел к Эно, чтобы изучить дзэн под его руководством, Эно спросил его, чему его учил Дзинсю, и ученик сказал следующее: «Мой учитель обычно учил останавливать умственную деятельность и сидеть спокойно в медитации в течение долгого времени и не ложиться. На это Эно ответил: «Остановить умственную деятельность и сидеть спокойно в медитации — это болезнь, а не дзэн, и нет никакой пользы в том, что человек будет долго сидеть в одной позе». Затем он дал ему следующую гатху.

Пока человек живет, он сидит и не ложится,
Когда он мертв, он лежит и не садится;
Груда зловонных костей.
К чему же труды и старания?

Из этого ясно видно, как Эно относится к школе своего соперника Дзинсю, который чрезмерно увлекается практическими деталями дзэна. Те две гатхи, которые были написаны ими на стене монастыря на горе Желтая Олива, когда они еще были учениками Гунина, достаточно красноречиво выражают характерные черты этих двух школ. Документы, касающиеся разногласий между этими двумя видными учителями дзэна в ранний период династии Тан, независимо от того, повествуют ли они о подлинных исторических фактах или нет, показывают какую острую форму приняло соперничество между Севером и Югом. «Сутра помоста о сокровище закона» (Фа-бао-тань-цын), кажется, написана с единственной целью — опровергнуть позиции сторонников «внезапной» школы. Когда затем Эно спросил монаха с Севера о моральной стороне (шила) доктрины его учителя о медитации (дхьяна) и мудрости (праджня), монах сказал: «По мнению моего учителя Дзинсю нравственность состоит в том, чтобы не делать ничего дурного, мудрость — в том, чтобы совершать только добродетельные поступки, а медитация — в очищении сердца».

Эно ответил: «Моя точка зрения совершенно иная. Все мое учение основывается на понятии истинной природы, а те, кто утверждает существование чего бы то ни было вне ее, высказывают свое невежество, не понимая ее сути. Нравственность, медитация и мудрость — все это формы истинной природы. Когда в ней нет ничего неправильного, мы имеем нравственность; когда она свободна от неведения, это мудрость; а когда она невозмутима, то это медитация. Пойми как следует раз и навсегда, что такое истинная природа, и ты увидишь, что она не содержит в себе ничего двойственного, потому что тогда ты не будешь замечать особой разницы между просветлением, неведением, освобождением или знанием и, однако, из этого «ничего» происходит мир конкретного в виде мыслеобразов.

Тому, кто однажды достиг прозрения относительно своей собственной природы, не нужна особая поза как форма медитации: ему в равной мере подойдет все, он может сидеть, лежать или стоять. Он наслаждается совершенной свободой духа, он делает то, что хочет, но, однако, он и не делает ничего неправильного, он живет в гармонии со своей истинной природой: его работа — это игра. Вот что я называю