Хироюки догадался, что сын стоит рядом с ним, только когда тот потянул его за руку.
— Папа... — дрожащим голосом позвал Кацуми. Он уже несколько раз окликал отца, но тот был слишком распален, чтобы услышать его.
Хироюки обнаружил, что у него уводят из-под носа основание для стычки.
— Все в порядке... у меня ничего не болит...
Кацуми тянул отца за руку, пытаясь увести. Он убеждал отца оставить все, как есть, и идти домой, а не вымещать ярость на посторонних людях.
— Ничего не болит? Тогда что за рожи ты только что корчил?
Гнев Хироюки нашел новую мишень. Отец и сын, игравшие в мяч, неподвижно стояли, упершись в бока одетыми в перчатки руками, и ждали, как все обернется. Негодование Хироюки переключилось на Кацуми. Но им от этого не стало спокойнее — об этом ясно говорили их встревоженные взгляды.
— Прости, папа, — пролепетал Кацуми с лицом, искаженным страхом, и готовый расплакаться.
— Дурак, разве так извиняются! — замахнулся Хироюки.
Мгновение, когда глаза отца меняли цвет, редко ускользало от Кацуми. Как только его возбуждение достигало крайней степени, его черные глаза белели, темно-каряя радужная оболочка внезапно сужалась. Кацуми инстинктивно зажмурил глаза и закрыл лицо руками.
Хироюки ударил сына, но этого оказалось недостаточно, чтобы выплеснуть ярость. Тогда он швырнул Кацуми на песок и начал пинать его ногами.
Лицо мальчика, мокрое от слез, было все в песке, и он продолжал извиняться:
— Прости, папа. Прости...
Когда еще его сын молил о пощаде так робко, жалобно, сопливо? Этого одного было достаточно, чтобы довести Хироюки до безумия.
Взрыв негодования не был долгим. Хироюки внезапно взял себя в руки и потянулся, чтобы поднять мальчика с песка. Его совсем не беспокоило, что на них смотрят посторонние. Просто мгновенная буря, начавшаяся в нем, внезапно вырвалась наружу. Сейчас, когда она миновала, он уже сам не помнил, что было ее первоначальной причиной. Последовательность событий была просто смешна: бейсбольный мяч ударил его сына в ребра, сын изобразил, что ему очень больно, отец начал наезжать на тех, кто бросил мяч, сын стал вдруг утверждать, что ничего не случилось, тогда отец сделал ему кое-что такое, от чего можно было в самом деле закричать. Хироюки не мог словами описать абсурдность всего этого. Он медленно покачал головой и пробормотал себе под нос: «Совсем становлюсь как папаня мой».
Сын, конвульсивно всхлипывавший перед ним, напомнил ему, каким сам он был в этом возрасте. А был он точно таким же. Когда Хироюки в бешенстве пускал в ход кулаки, он становился карикатурно похож на своего собственного отца. Он понимал это, но ничего поделать с собой не мог. Он знал, в чем коренится ярость, текущая в его жилах, но это не помогало ему сдерживаться. Бурная волна эмоций захлестывала и сотрясала его.
Хироюки поднял глаза, чтобы удостовериться, что папаша с сыном, игравшие в мяч, ушли.
У этих городских типчиков, наводнивших пляж, всегда был самый лучший спортивный инвентарь. Мяч, перчатки — все это было так, для фасона Потеряв интерес к игре, они наверняка вернулись к своей машине и теперь ищут себе какую-нибудь другую забаву.
Он дал сыну легкий подзатыльник, и они пошли дальше — вдоль пляжа к парку. Хотя времени у них было с избытком, он чувствовал странное напряжение. Почти страх.
— Чертова сука! — вслух сказал он.
С ними не было его жены — вот это и послужило основанием его неконтролируемой досады. Все происходившее вокруг внушало ему отвращение. Плеск волн, обычно такой приятный, бил ему по нервам.
— И куда эта чертова сука подевалась?
Большинство рыбаков на Футцу не работало по субботам, потому что в воскресенье рынок был закрыт. Проснувшись сегодня утром, он не обнаружил в доме своей жены.
В выходной он вставал на несколько часов позже обычного. Было уже где-то около девяти часов, когда обжигающая жажда, сопутствующая похмелью, прервала его сон. Он перевернулся и попросил жену принести стакан воды. Но сколько бы он ни звал, ответа не было.
Он встал с постели и по дороге в кухню заметил, что квартира выглядит не так, как обычно. Как правило, в это время его жена сидит на софе и смотрит телевизор в гостиной, сделав все утренние дела по дому. Его завтрак уже на столе, посуда, перемытая и вытертая, стоит у раковины, белье постирано, и квартира подметена Так все выглядит каждое субботнее утро.
Но сегодня все было не так — куда бы он ни посмотрел. У раковины горкой стояла грязная посуда, нестираное белье лежало в корзине.
— Нанако!
Выкрикнув имя жены, он поднялся по лестнице и заглянул в детскую. Жены не было и там.
У Хироюки не оставалось другого выбора, кроме как приготовить завтрак из того, что он сам найдет в холодильнике. Он дождался, пока сын вернется из школы, и пошел с ним прогуляться в надежде, что по пути они отыщут Нанако.
Пересекая парк, Хироюки пытался припомнить, что, собственно, произошло прошлой ночью. Кажется, он выпил больше обычного: ведь завтра на работу не надо. Но он чувствовал, что на этом не остановился. В будни Хироюки ложился спать не позднее девяти: ведь вставать надо очень рано, в половине третьего. Но когда он лег этой ночью, Хироюки припомнить не мог. Жена ложилась спать одновременно с ним. Они спали рядом на сдвинутых футонах, на матрасах в комнате, рассчитанной на шесть спальных мест. Обычно Хироюки достаточно было повернуться, чтобы увидеть лицо спящей жены. Он помнил, что видел его этой ночью. Она быстро уснула, не храпела, и ее лицо было освещено лампой, горевшей близ ее подушки. Хироюки хорошо различил его в этом тускловатом освещении.
Внезапно его голову пронзила раскалывающая боль. Он склонился над фонтанчиком, из которого пил, и уронил голову на руки. Как только он пытался вспомнить что-либо, какая-то черная сила отбрасывала его мысли назад... Все как в тумане, никак не дотянешься... Что же случилось этой ночью? Как ни пытался он погрузиться в воспоминания, его усилия оказывались тщетными.
Хироюки омыл лицо в струе воды.
— Попытаемся узнать в рыбацком кооперативе.
Он выключил воду и повернул мокрое лицо к сыну.
Кацуми кивнул, но его мучила тревога, которую он совсем не мог объяснить. Это было беспокойство, что мать его никогда не вернется.
2
На дороге, ведущей к западу от рыбацкого порта, редко бывали пробки. Лодки, оставленные на своих местах, подчеркивали атмосферу запустения, свойственную рыбацкому порту в выходной день. Здесь было несколько лавочек, где продавали моллюсков, так как это место было слишком далеко от большой дороги, чтобы любопытствующие туристы во время отлива сами отковыривали ракушки от скал.
Корни деревьев у обочины заросли травой, и идти по пешеходной дорожке было трудно. Сам Хироюки без стеснения шел по проезжей части; он видел, как сын внимательно разглядывает каждый пучок травы, чтобы не оступиться о корень, но не хочет сойти с пешеходной дорожки. «Вот дурак», — подумал про себя Хироюки.
Мать велела мальчику никогда не заходить на проезжую часть. При виде того, как его сын беспрекословно исполняет последнее указание матери, злобе Хироюко не было предела.
Перед зданием Рыбацкой кооперативной ассоциации стоял магазинчик, где торговали морепродуктами. Хироюки заглянул туда с заднего входа; к нему вышла здоровенная тетка и сложила руки на переднике. Он кивнул ей.
