констатировал, что Михоэлс был оклеветан и злодейски убит по приказу Сталина группой работников МГБ, возглавлявшейся Огольцовым и Цанавой, куда входили еще пять оперативных работников. Он предложил отменить Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении этих лиц орденами, а Огольцова и Цанаву, как исполнителей злодейской акции, арестовать по обвинению в убийстве. Однако Цанава был арестован лишь полгода спустя но не за участие в убийстве Михоэлса, а как «член банды Берия». Огольцова и его группу лишили наград, но под суд не отдали. Из партии Огольцова исключили только в 1954 году. Итак, за убийство Михоэлса по-настоящему никто не ответил, если не считать того, что несколько человек должны были возвратить свои ордена.
Кстати, Берия выступил на Президиуме ЦК КПСС и представил на обсуждение проект более широкой амнистии для политических заключенных. Однако и эти его предложения не были приняты. Указ Президиума Верховного Совета СССР об амнистии касался всех лиц, включая и политзаключенных, осужденных на срок до пяти лет. Это решение оказалось непродуманным: свыше миллиона обычных уголовников — воров, насильников, мошенников, хулиганов — одновременно выпустили из лагерей.
Города и поселки буквально наводнились шпаной и хулиганьем, обстановка стала опасной и напряженной. В связи с этим Берия перевел аппарат министерства на работу в усиленном режиме, приказал своим заместителям и начальникам управлений обеспечить общественный порядок в столице. Войска МВД были брошены на патрулирование Москвы и массовые обыски чердаков и подвалов. Порядок быстро восстановили. Несомненно, однако, что вызванный амнистией разгул преступности пошатнул поднявшийся было после освобождения врачей престиж Берия. Знаменательно, что Берия принял решение о передаче ГУЛАГа из МВД в Министерство юстиции и поставил вопрос о его ликвидации. После ареста Берия это решение было отменено. Мой отец, в то время часто встречаясь по службе с Лаврентием Павловичем Берия, отмечал: «В апреле 1953 года в поведении Берия я стал замечать некоторые перемены: разговаривая по телефону в моем присутствии (а иногда и еще нескольких старших офицеров госбезопасности) с Маленковым, Булганиным и Хрушевым, он открыто критиковал членов Президиума ЦК партии, обращался к ним фамильярно, на «ты». Как-то раз в присутствии начальника Управления идеологической контрразведки Сазыкина он начал вспоминать, как спас Илью Эренбурга от сталинского гнева.
По его словам, в 1939 году он получил приказ Сталина арестовать Эренбурга, как только тот вернется из Франции. На Лубянке Берия ждала телеграмма от резидента НКВД в Париже Василевского, в которой тот высоко оценивал политический вклад Эренбурга в развитие советско-французских отношений и его антифашистскую деятельность. Вместо того чтобы выполнить приказ Сталина, Берия на следующей встрече с ним показал телеграмму Василевского. В ответ Сталин пробормотал:
— Ну что ж, если ты так любишь этого еврея, работай с ним и дальше.
Однажды, зайдя в кабинет к Берия, я услышал, как он спорит по телефону с Хрущевым:
— Послушай, ты сам просил меня найти способ ликвидировать Бандеру, а сейчас ваш ЦК препятствует назначению в МВД компетентных работников, профессионалов по борьбе с национализмом.
Развязный тон Берия в общении с Хрущевым озадачивал меня: ведь раньше он никогда не позволял себе такую вольность, когда рядом были его подчиненные».
В мае 1953 года был отозван в Москву Григулевич. Это сделали по двум причинам: надо было убедиться, не «засветил» ли его Орлов (Никольский) в своих разоблачительных статьях, опубликованных за месяц до этого в журнале «Лайф». Во-вторых, если он оставался вне подозрений, его предполагалось привлечь к бериевскому плану объединения Германии и урегулированию отношений с Югославией.
Весной 1953 года положение моего отца на службе было неопределенным. С одной стороны, заместитель Берия Богдан Кобулов хотел назначить его начальником инспекции МВД, то есть курировать исполнение приказов и инструкций центрального аппарата всеми территориальными органами госбезопасности. Отца это предложение не очень устраивало, так как он должен был нести груз ответственности за всю машину министерства и заниматься разбором кадровых дел и конфликтных ситуаций на местах. Круппов же, первый заместитель Берия, вместо этого предложил, чтобы Эйтингон и отец сохраняя свои должности в Бюро по разведке и диверсионной работе, были назначены заместителями начальника только что созданного Управления идеологической контрразведки. Нашей основной задачей должен был стать окончательный разгром националистического подполья на территории Советского Союза, преимущественно в республиках Прибалтики и в Западной Украине.
Отец это предложение принял, однако к новой работе так и не приступил. Не прошло и недели, как Берия предложил ему заменить начальника Главного контрразведывательного управления Федотова. На следующий день, когда они с Федотовым явились к Берия, Кобулов совершенно неожиданно предложил отцу должность министра госбезопасности Украины; затем сказал, что, пожалуй, лучше было бы, чтобы отец стал уполномоченным МВД по Германии, намекнув на то, что за хорошую работу неплохо было бы некоторое время пожить с семьей в более комфортных условиях. Зная Богдана Кобулова как большого мастера интриг, отец ответил, что не может принять эти предложения по причинам личного характера. К тому же он сослался и на состояние здоровья нашей мамы и назвал как возможного кандидата для работы в Германии Амаяка Кобулова, в то время начальника управления МВД по делам военнопленных.
«Думаю, — рассказывал об этом случае отец, — Богдан Кобулов просто хотел избавиться от меня в центральном аппарате министерства, потому что я слишком много знал об операциях, которые он и Берия проводили против грузинских эмигрантов в Париже. Я знал также, что племянник жены Берия, некто Шавдиа, был захвачен немцами в плен и действовал в качестве нашего агента-двойника, сотрудничая с гестапо в Париже. В 1945 году он вернулся в Москву, а затем уехал в Тбилиси. В 1951 году Сталин распорядился арестовать его за сотрудничество с нацистами и как одного из мингрельских националистов. Шавдиа был приговорен к двадцати пяти годам лагерей строгого режима. Берия не освободил его из заключения, когда возглавил МВД. Однако родственная связь с осужденным преступником оставалась темным пятном в его биографии и таила в себе потенциальную опасность».
Берия тоже не согласился с этими предложениями, сказав, что Судоплатов не может уехать из Москвы. И все же в течение недели отец получил назначение на должность начальника вновь созданного 9 -го отдела МВД с подчинением непосредственно министру. 9-й отдел, более известный как Бюро специальных заданий, имел в своем подчинении бригаду спецвойск особого назначения для проведения диверсионных операций за рубежом. Хотя никто прямо не говорил о характере задач, которые должна была выполнять бригада, новая работа отца соответствовала ранее высказанной Сталиным рекомендации — он фактически стал заместителем начальника Главного разведывательного управления госбезопасности и получил возможность мобилизовать все силы и средства разведки на случай чрезвычайных ситуаций.
После смерти Сталина начался пересмотр главных задач в работе за рубежом и внутри страны. Берия взял инициативу в свои руки.
Отец был среди тех, кому он поручил подготовить докладные записки с детальным перечнем и анализом ошибок, допущенных партийными организациями и органами госбезопасности в борьбе с националистическим подпольем в Литве и на Украине. Берия считал необходимым выдвигать местные кадры на руководящие посты, а на должности заместителей назначать людей славянских национальностей. В этих записках, подготовленных в ведомстве отца, в частности, отмечались случаи ничем не оправданных депортаций и репрессий в отношении этнических групп, которые не занимались антисоветской деятельностью.
Берия всячески настаивал на развитии национальных традиций в области культуры и языка. Его очень заботила проблема воспитания нового поколения национальной интеллигенции, для которой были бы по- настоящему близки социалистические идеалы. И это была не рисовка, как бы в угоду новым веяниям. Он был в этом убежден, по крайней мере это чувствовали многие, кто работал вместе с ним.
«Помню, — рассказывал отец, — его предложение ввести в республиках собственные ордена и награды — это, считал он, поднимет чувство национальной гордости».
Но эти предложения были так необычны, что их наверху никак не понимали. Все это создавало подчас неловкие ситуации. К примеру, только что назначенный министр внутренних дел Литвы по наивности направил в секретариат Берия докладную на литовском языке, вызвав настоящий переполох, — никто в центре, разумеется, не знал литовского. Кроме того, когда министр приехал в Москву, чтобы встретиться с Берия, он не мог объяснить детали весьма деликатной операции — радиоигры с британской разведкой. Причина на сей раз заключалась в том, что он потерял портфель с документами в гостинице МВД в
