и знакомых, какие бывают у обычных людей, поэтому их отношения были очень близкими. Почти погодки, они не имели большой разницы в возрасте: старшая, Ольга, была старше самой младшей, Анастасии, всего на шесть лет. Девочки часто менялись платьями и украшениями, помогая друг другу одеваться к торжественным выходам и домашним праздникам. В юности они придумали называть себя аббревиатурой «ОТМА», составленной из начальных букв имен каждой из них. Так они подписывали совместные письма и карточки, прикрепляемые к подаркам.
В домашней обстановке фрейлины и прислуга называли великих княжон просто по имени и отчеству, но в официальных случаях к ним обращались в соответствии с полным титулом, что необычайно смущало их, воспитанных в сознании того, что необходимо быть скромными. В императорской семье, принимая ванну или застилая кровать, даже Александра Федоровна не прибегала к помощи прислуги, а девочки нередко сами и комнаты убирали. Позже, в сибирской ссылке, эти навыки им очень пригодились.
Связующим звеном с внешним миром для дочерей царя стали казаки из охраны царской семьи, матросы императорской яхты, комнатная прислуга. Великие княжны навещали семьи этих людей и делали их детям маленькие подарки. Эти подарки всегда были скромными, так как девочкам на карманные расходы полагалось только 9 рублей в месяц, которые тратились в основном на почтовую бумагу и духи.
Почти все свое время девочки проводили затворницами в Царском Селе. Отдушиной для них были субботы и воскресенья. В субботу к ним приезжала их молодая тетя – великая княжна Ольга Александровна, сестра отца. Только ей удавалось уговорить императрицу отпустить «ОТМА» с ней в Петербург. Туда они ехали в воскресенье утром на поезде. В столице заезжали в Аничков дворец к бабушке императрице Марии Федоровне на официальный завтрак. Потом ехали к Ольге Александровне для игр и танцев. К ней приглашались также их ровесницы из аристократических семей. Веселье продолжалось до тех пор, пока за ними не приезжала какая-нибудь из фрейлин императрицы и не отвозила их обратно в Царское Село.
У девочек в Александровском дворце не было отдельных комнат. Они жили по двое. Старших великих княжон называли «большая пара», младших – «маленькая пара». Когда они были детьми, их даже одевали попарно в одинаковые платья. Девочки спали на походных солдатских кроватях. Им не позволялось менять мебель в комнатах по своему вкусу и желанию – они могли только дополнить интерьер иконами, гравированными картинками и фотографиями. Когда великие княжны подросли, в комнаты поставили столы со скатертями, украшенными оборками, и кушетки с декоративными подушками. В общей большой комнате, разделенной занавесками, была устроена ванная и гардеробная. В ней стояла большая серебряная ванна, которой пользовались все девочки. Девушкам-подросткам разрешили вместо холодной утренней ванны принимать на ночь теплую с душистой эссенцией. Все барышни в императорской семье пользовались не очень дорогими духами фирмы «Коти»: Ольга – «Чайной розой», Татьяна – «Корсиканским жасмином», Анастасия – «Фиалкой», а Мария – «Сиренью».
Когда Ольга и Татьяна стали подростками, круг их обязанностей и жизнь несколько изменились. Каждая стала шефом-полковником одного из гвардейских полков и должна была присутствовать на парадах и смотрах, облачившись в женский вариант полкового мундира с длинной юбкой вместо бриджей, верхом на лошади, сидя боком в дамском седле. В сопровождении отца они получили возможность посещать театр, а под наблюдением фрейлин – играть в теннис, совершать конные прогулки и танцевать на домашних праздниках со специально подобранными скромными и знающими свое место офицерами. В 20 лет Ольга Николаевна получила в свое распоряжение часть своего состояния, которую тратила в основном на благотворительность.
В 1914 г. Ольга и Татьяна должны были начать светскую жизнь. Но война положила конец блестящим придворным балам и праздникам, поэтому официально вывезти их в свет было негде. Девушки остались запертыми в Царском Селе со своей семьей. Они так и не познали радости жизни молодых особ из высшего общества.
Цесаревич Алексей занимал в семье особое положение не только по причине гемофилии, но также из-за того, что ему со временем был уготован императорский престол. Его берегли и заботились о нем с особой тщательностью. До пяти лет он был на попечении матери и многочисленных нянек. В пятилетнем возрасте по рекомендации докторов к нему приставили двух дядек-матросов: Деревенько и Нагорного. Деревенько обладал особым даром обхождения с цесаревичем. Когда мальчик мучился от очередного приступа гемофилии, он мог устроить его настолько удобно, что тому сразу становилось легче.
Когда приступов не было неделями, а иногда и месяцами, Алексей вел себя так же, как и остальные дети. Живой, веселый и непослушный по натуре, он больше всего походил на сестру Анастасию. Его любимой проказой было ворваться в комнату, где занимались его сестры, и нарушить строгий порядок урока. В возрасте трех лет ему нравилось бывать на семейных обедах, чтобы ходить вокруг стола и общаться с гостями, а также лазать под столом, как это делают маленькие дети.
В обычной обстановке семейной жизни он во всем слушался старших сестер и даже, пока был маленьким, донашивал их одежду. Но со временем цесаревич понял, что занимает другое положение, что по своему статусу он выше сестер. Когда он появлялся с родителями на людях, его приветствовали возгласом: «Наследник!» Именно он в торжественных случаях сидел или стоял рядом с отцом, а не одна из его старших сестер. Алексей еще, конечно, был ребенком, и многие его поступки, когда он стремился показать свою значительность, выглядели забавно. Однажды группа офицеров гвардейского полка, где он числился шефом, пришла поздравить его с днем рождения (ему исполнилось шесть лет). Он немедленно прервал свою веселую игру с сестрами и важно произнес: «Сейчас убегайте, девочки, я занят. Кое-кто желает видеть меня по делу».
С возрастом цесаревич в своих манерах и привычках все больше копировал отца. С придворными, особенно с теми, кто ему нравился, он был любезен и деликатен. Но иногда его детское сознание не справлялось с осмыслением тех почестей, которые ему оказывали как наследнику, и тогда он бывал груб и претенциозен. Министр иностранных дел Александр Извольский вспоминал, что однажды шестилетний Алексей вошел в приемную императорского кабинета. Извольский, ожидавший аудиенции государя, сидел в кресле. Цесаревич подошел к нему и громко заявил: «Когда наследник русского престола входит в комнату, люди должны вставать».
По мере взросления Алексея родители старались не просто запрещать, а объяснять, что он не должен совершать рискованных действий и поступков. Но, как все мальчишки, наследник бунтовал против чрезмерной родительской опеки и хотел делать то же самое, что и другие: бегать, прыгать, играть в теннис, кататься на велосипеде, драться и возиться. Поэтому он без спроса брал велосипед и катался на нем до тех пор, пока отец с дворцовой охраной не отлавливал его и не загонял в комнаты; требовал, чтобы Деревенько и другие няньки оставили его одного и разрешили резвиться с другими детьми. Когда попытки бурного веселья быстро пресекались, он обижался и пенял родителям, что те держат его взаперти.
Чтобы отвлечь Алексея от опасных развлечений, родители покупали ему дорогие механические игрушки, в которых достаточно нажать кнопку, чтобы они пришли в движение. В его комнате была большая железная дорога, почти как настоящая: с рельсами, паровозами, вагонами, пассажирами, станциями, небольшими пристанционными городками с домиками, деревьями, заводами и шахтами. «Железнодорожные пути» проходили мимо крошечных водоемов, в которых плавали модели кораблей. Все части и детали дороги действовали: шахты и заводы работали, поезда ходили, шлагбаумы опускались и поднимались, семафоры сигналили, даже церковные колокола звонили.
Как все мужчины императорского дома Романовых, цесаревич был увлечен военным делом и всем, что связано с войсками. С рождения он получил чин гетмана всех казачьих войск империи; у него был настоящий маленький мундир, меховая казачья шапка и кинжал, который он носил на поясе. Летом наследника обычно одевали в матросский костюм с бескозыркой. Когда Алексей еще не понимал, что неизлечимо болен, то мечтал, как его прадед и прапрадеды, верхом на белом коне водить войска на битву с врагами, но со временем с сожалением понял, что этой мечте вряд ли суждено когда-либо воплотиться в реальность.
Как и сестры, он обладал музыкальным слухом. Но в отличие от девочек, хорошо игравших на фортепьяно, предпочитал балалайку. Этот не совсем подходящий будущему царю инструмент чрезвычайно нравился цесаревичу, и он владел им довольно виртуозно. Впрочем, в семье Николая II подчеркнуто любили все русское и все «народное».
От отца Алексей унаследовал любовь к природе и к домашним животным. Его личной собакой был длинноухий, с шелковистой шерстью спаниель Джой. По просьбе Николая II на царскую конюшню из цирка
