— Что тебе сказать…
— Вот и скажите мне, товарищ старший лейтенант, как было…
Олег некоторое время молчал, потом спросил Воробьева:
— A ты потом что скажешь его отцу?
— Я скажу, что он погиб, как герой… что другое я ему скажу?
— Вот ты Воробей настырный… ты знаешь, ты сам ответил на вопрос. Бардин отвлек внимание боевиков на себя…
— Отвлек тем, что побежал с поля боя?
— Отвлек для того, чтобы я смог перебить их всех с фланга…
Сержант некоторое время молчал. Потом сказал:
— Ладно, пусть будет так… а можно еще вопрос?
— Валяй.
— A почему, товарищ старший лейтенант, вы все время с Мишиным дрались? Вся рота смеялась с этого…
— Теперь это уже не имеет значение… больно ты любопытный…
— Какой есть…
— Лучше готовься к бою… проверь все ночники у своих разведчиков…
— Есть… — разведчик встал и ушел в темноту.
Олег продолжал есть кашу, запивая ее остатками воды. Перед глазами встал вид убитого Володи Мишина. A действительно, из-за чего он с ним так конфликтовал постоянно? Из-за того, что находясь в одном с ним звании, и при этом, не имея специального военного образования, стоял на должности выше? Или из-за того, что Романов больше доверял ему, а не Мишину? Обыкновенная ревность?
Или нет?
Как бы там ни было в отношениях с Володей Мишиным осталась недосказанность, незавершенность… вот это и есть — жизнь… и смерть…
Или все-таки Мишин таким образом воспитывал в нем настоящего офицера спецназа, заставляя идти через то, через что в бригаде проходил каждый срочник? Заставляя стать именно таким, каким он сейчас стал — равнодушным и расчетливым убийцей? Убийцей, который уже перестал чувствовать угрызения совести от совершенного? Убийцей, который готов убивать сейчас любого…
Или все же настоящим защитником своей Родины?
Олег вспомнил чеченских детей, которые попались им утром — когда стало ясно, что их нужно убить, ни у кого не поднялась на них рука. B том числе и у него самого… но как легко перебили тех, которых взяли живыми в лагере Ахмадова…
Война…
— Прости меня, Володя, за все… — чуть слышно прошептал Олег.
Он достал из рюкзака «квакер». Этот прибор ночного видения одевался на голову и позволял видеть в темноте на дальность пятьдесят метров — чем не обыкновенные очки? Олег вставил питание и проверил работоспособность прибора. Очки работали исправно.
— Ты как? — из темноты вышел Серебров. — Готов?
— Готов.
— Значит, делаем следующим образом, — сказал майор. - Сейчас отдыхаем два часа, затем выдвигаемся к лагерю, проводим доразведку, определяемся по месту и времени и работаем…
«Работаем» Серебров сказал так обыденно, так спокойно, что Олегу от этих слов стало не по себе. Вот именно так это и надо воспринимать — спокойно, обыденно, как майор. Ведь действительно это и есть — работа…
— Мы работаем одни? — спросил Олег.
— Скорее всего — да, — кивнул Серебров. — Ночью мы не сможем встретиться с нашими группами, не сможем организовать взаимодействия…
— Может, стоит нам подождать подхода групп, и ударить днем всем вместе?
— Может, стоит… завтра определимся. Спать будешь?
— Наверное, нет…
— Все равно иди, отдохни. Посты я выставил.
— A где этот Турпал?
— Вон он сидит.
— Надо ему кляп воткнуть, а то если отсюда крикнет, то там наверняка услышат…
— Уже воткнули… ладно, отдыхай…
Серебров ушел в темноту. Олег снова присел под дерево, взял под руку автомат, прикрыл глаза.
Вверху шумели на ветру кроны столетних буков. Лес жил своей, лесной жизнью… и где-то среди этого огромного зеленого массива десять человек изготовились приступить к уничтожению своего врага…
Спать не хотелось совершенно. B теле накопилась усталость, которая вкупе с массой переживаний, навалившихся на психику всего лишь в течение одного дня, не позволяла перестроиться, не позволяла выйти из этого состояния, не позволяла успокоиться… организм как будто защищался от перемен…
Олег пытался не думать о предстоящем налете на лагерь, но с полчаса мысли были только об этом. Потом он вспомнил о раненом Димке Лунине, а следом и о Свете, которая сейчас наверное сидела вместе с прооперированным «поручиком».
Света…
Олег невольно протянул руки в темноту, на мгновение представив, что любимая женщина находится здесь, рядом. Сложил ладони. Пусть все будет у тебя хорошо, Света…
Пусть у нас все будет хорошо…
Олег вспомнил свою невесту. Что скажет он ей при возвращении? Как он объяснит ей, что ничего больше их не связывает? Как на это отреагируют родители?
Олег открыл глаза и стал всматриваться в темноту.
Что бы все это сказать, надо еще выбраться отсюда живым, и по возможности здоровым…
И Мишин, и Бардин, и другие бойцы… все они хотели вернуться отсюда живыми и здоровыми…
Вернулись…
Олег снова закрыл глаза. Вернулись…
Он вдруг представил, что получил тяжелое ранение и стал инвалидом, как Витя Данилов… какой кошмар… лежать без возможности хоть как-то двигаться, безо всяких шансов на выздоровление… безо всяких шансов…
Сколько ты натворила бед, война… и сколько еще натворишь…
Олег не заметил, как забылся в коротком сне.
Кто-то дотронулся до его плеча, и Олег подскочил, ухватив «Вал»:
— Кто?
— Я, сержант Воробьев…
— Что, выходим?
— Да.
— Сколько сейчас времени?
— Ровно полночь…
Олег поднялся, надел РД, подогнав немного лямки, несколько раз подпрыгнул, проверяясь на «погремушку». Подошел Серебров:
— Идем вчетвером: я, ты, Швец и пулеметчик Клименко. Остальные будут находиться здесь, и смотреть в оба. Думаю, вчетвером мы там справимся… рюкзак сними, налегке пойдем…
— Наша задача? — спросил Олег, снимая с себя только что подогнанный РД.
— Проводим доразведку.
— Духа берем с собой?
— Нет, но сейчас мы с ним поговорим…
Подошли к боевику. Серебров спросил его:
— У вас в лагере собаки есть?
— Нет… — помотал головой Турпал. — Ахмед сказал что нужны, но еды людям не хватает, не то, что
