правилам подчиняться не буду. Я даже порычал на своего директора. Кстати, бывшего директора (и с маленькой буквы).
Думаю, я пойду в магазин, поем там говядины. Все лучше, чем ничего. Да-да, остальные будут надо мной смеяться, а мне по фиг.
Я чувствую, что мне дан второй шанс — быть таким, каким захочу. Пусть в таком виде, пусть я неполноценный, зато свободный.
Пойду к себе на дачу, доковыляю как-нибудь. Там пережду в булусе первые недели хаоса. А мясо… Ну и хрен с ним, мясом, буду зомби-вегетаринцем.
Индивидуальность, какая-никакая.
Андрей Брэм
МУЧИН КРЕСТ
Кладбище «Мучин Крест» являлось местом, где хоронили погибших и умерших арестантов якутской тюрьмы, которая находилась неподалеку. «Мучин Крест» считался кладбищем для бедных слоев населения: кроме арестантов туда свозили умерших на морозе бродяг.
Настоящие границы этого кладбища неизвестны.
Предположительная площадь на карте современного г. Якутска соответствует 140 кварталу (от пересечения ул. Дзержинского и Ф. Попова и почти до ул. Кальвица).
Непонятно — что за суета происходит в немецких окопах: все надели на головы какие-то маски с огромными глазницами и с хоботами, и стали похожи на бесов из преисподней. Что — хотят напугать? Не похоже на то, что готовятся к атаке, опять каверзу удумали.
К прапорщику подошёл ротмистр Корнилов:
— Гриша, похоже, газ пускать собрались. Смотри — баллоны выкатывают.
— Что за газ?
— Хлор.
Вот оно что! В войсках было известно, что этой весной немцы атаковали союзников газом, случилось невероятно огромное количество жертв.
— Фёдор Васильевич, нас же обещали снабдить противогазами и каким-то раствором…
— Обещанного, как говорится, три года ждут, Гриша!
В то же время приказ командующего фронтом о немедленном штурме позиций неприятеля не опоздал. Или опоздал… буквально на несколько часов.
— Началось, Гриша!
— Вижу… — со стороны неприятельских окопов поплыли облака жёлто-зелёного дыма, — это же верная смерть, ваше благородие!
Но приказы не обсуждаются, вполне возможно, что эта заведомо провальная операция была частью важного стратегического плана.
— Мы давали присягу, прапорщик, — капитан, кажется, с видимым интересом рассматривал в бинокль за происходящим, — надеюсь, Гриша, ты об этом не забыл?
Григорий промолчал.
Солдаты как в гипнотическом трансе угрюмо наблюдали из-за брустверов, как к ним неумолимо приближается сама Смерть. Кто-то не выдержал:
— Бегём, хлопци!
Корнилов развернулся, выстрелил из револьвера в воздух:
— Застрелю любого, кто побежит! — это возымело действие, паника была подавлена в зародыше. Ротмистр во весь рост встал на бруствер, и так, с поднятым вверх пистолетом, скомандовал: — в ата-аку-у! За-а мно-ой! — и, уже не оглядываясь, уверенный в том, что рота пойдёт, размашисто зашагал.
Григорий, по привычке крутанув барабан нагана об предплечье, повторил команду ротного:
— В атаку, братцы! — и так же, не пригибаясь, пошёл в полный рост: нельзя подчинённым показывать пример трусости.
Поначалу неуверенно, затем смелей, солдаты стали выходить из окопов, пошли с винтовками наперевес. Отставшие ускорили шаг, цепь выровнялась. Шли молча, в полной тишине, только слышно как чёрная после дождей грязь чавкает под сапогами.
— Почему не стреляют, Фёдор Васильевич?
— На газ свой надеются, Гриша! — весело ответил ротмистр, — а мы их на штык!.. Веселей, братцы! На штык возьмём немчуру!
— На штыки, братцы!.. — раздалось и у солдат.
Странная атака: ни выстрела, ни крика, — тишина. Только клубы страшного тумана приближаются. Фронт тумана шёл по косой: облака уже приближались к левому флангу, до правого еще было далеко.
Туман достиг левого фланга, солдаты начали спотыкаться и падать. Ротмистр выстрелил в сторону немецких траншей и закричал:
— Беглы-ым, аго-онь! — команду продублировали взводные с отделёнными.
Началась беспорядочная стрельба. Стреляли больше для поднятия духа, чем на поражение: уверенные в том, что русские до них не дойдут, неприятель из окопов не высовывался. Практика показала что газ — ещё и мощное психологическое оружие: часто войска, только завидев выпускающиеся из баллонов струи жёлто-зелёного дыма, в панике обращались в бегство.
По мере вхождения атакующих в желтовато-зелёный туман, цепь редела. Григорий посмотрел на правый фланг, там наблюдалось волнение: командиры уже угрожали пистолетами и гнали в атаку упирающихся солдат, которые поняли, что их ждёт: жажда жизни оказалась сильнее позора отступления. Двоих, кажется, застрелили.
— Агонь, агонь! — щёлкая курком револьвера с уже опустошённым барабаном, продолжает кричать прапорщик, — агонь, братцы!
— Молодец, Гриша! — весело крикнул ему ротмистр, — советую зарядить револьвер, прапорщик! Всякое бывает!..
Туман неумолимо приближался к Григорию. «Раствор… раствор…». Корчась в страшных муках упал третий от него, схватившись обеими руками за горло споткнулся второй, ближний… «Как странно, воздух будто посвежел…». Григорий вынул из кармана платок, сунул в жидкую грязь под ногами, быстро прижал к лицу, и тут же все нутро пронзило нестерпимо жаркое пламя. Подкосились вмиг ослабевшие ноги, упал…
— Где огонь, Гриша? — у кровати стояли не на шутку встревоженные мать с молодой кухаркой Евдокией, — опять что-то страшное приснилось?
— А!? Где я!?
— Дома ты, Гриша. Уже с месяц как дома, сынок.
— Прости, мама… — Григорий, тряхнув чёрными кудрями, откинул одеяло в сторону, сел, — дымом что-то пахнет.
— Да это соседи с вечера печку затопили, Гриша. Вроде лето на дворе. Чего это они? Евдокия, закрой окно, в самом-то деле — сюда затягивает! Спи, сынок, спи…
Мать нежно погладила сына по плечу, на выходе из комнаты Евдокия быстро глянула на молодого хозяина странным взглядом, обе вышли из комнаты…
— Покоя не можешь найти, Григорий Павлович?
Гриша обернулся — кухарка, раскидывая овёс перед суетящимися перед ней кудахчущими курицами, смотрела на него тем же странным взглядом, что и ночью.
Сунув руки в карманы, Григорий ответил:
— А с чего это у меня покоя нет, Евдокия?
