фюрер, глядя поверх голов югославских представителей, громко отчеканил: «Мы можем ждать еще две недели! Либо – либо! Если Югославия присоединится к пакту, война обойдет ее границы; если же Югославия решит остаться в стороне – я умою руки». Он вспомнил, как после этого разговора германские танки вошли в Болгарию и устремились к югославским границам. Цветкович вспомнил и то, как представитель Рузвельта полковник Донован, прибывший из Афин, грохотал в его кабинете: «Одумайтесь! Присоединение к Тройственному пакту запятнает вас позором! Мы не останемся равнодушными к этому шагу! Лучше война, чем позор сговора с Гитлером! Мы победим Гитлера – рано или поздно. Мощь Соединенных Штатов и британская воля к победе одержат верх над кровавым фанатиком! Как вы тогда сможете смотреть в глаза европейцам, господин премьер?!»
Все эти видения пронеслись перед глазами Цветковича, и он с трудом подавил вздох и постарался настроиться на происходящее здесь событие, долженствующее изменить ситуацию на Балканах. В этот момент он с отчетливой ясностью вспомнил, как князь-регент Павел рассказывал ему о последней встрече с Милюковым, когда русский изгнанник горько и умно говорил о том, что нерешенная проблема Босфора и Дарданелл еще долго будет маячить общеевропейской угрозой.
На следующий день, раскрыв нью-йоркскую «Таймс», Цветкович увидел фотографию Риббентропа и жирно набранные слова, произнесенные им после подписания протокола: «Отныне на Балканах нет больше нейтральных государств. Европа объединяется. От Атлантики до Черного моря!» «Сандей телеграф» прокомментировала это событие шире: «Итак, 25 марта 1941 года совершился исторический парадокс: Гитлер сделал славянскую страну участницей антиславянского по сути и лишь по форме антикоминтерновского пакта, обращенного прежде всего против колыбели славянства – России».
Цветкович на секунду задумался: «парадокс», действительно парадокс. Что-то он пропустил в этой истории, что-то недопонял…
Сообщение о присоединении Югославии к Тройственному союзу Черчилль принял спокойно.
– Что же, чем хуже – тем лучше. Не всегда, естественно, но в данном случае бесспорно. Скажите постоянному заместителю министра иностранных дел, что именно сейчас надо быть крайне осторожными. Мы заинтересованы в стабильности на Балканах. И хотя сам факт присоединения королевства к пакту неприятен, по сути он означает сохранение мира на полуострове. На сегодняшний день это в наших интересах. Похоже, Гитлер все же решил нанести основной удар по России. Это вселяет определенный оптимизм.
Цветкович вернулся в Белград в десять часов утра.
Его поезд остановился не на Центральном вокзале, а на глухой платформе в белградском пригороде. Взяв под руку встречающего его помощника, премьер тихо спросил:
– Что дома? Какие новости? В поезде я сходил с ума…
– Все в порядке, господин Цветкович.
– Неужели? Меня мучают предчувствия…
Министр внутренних дел ждал премьера в резиденции князя-регента. Он молча положил на стол данные, поступившие за последние два часа в Управление политической полиции: подпольные организации компартии активизировались; около площади Александра была разогнана толпа, требовавшая расторгнуть договор о присоединении к пакту; оппозиционное командование югославских ВВС проводит экстренные встречи…
– Так я и знал, – устало сказал Цветкович.
Пискнул зуммер правительственного телефона. На проводе был Мачек – хорватский лидер, один из главных инициаторов югославо-германского сближения.
– Поздравляю с возвращением, господин премьер. Как вы себя чувствуете после всей этой нервотрепки?
– Не очень… Как ситуация у вас в Загребе?
– Я определяю ее одним словом: ликование. Люди наконец получили гарантию мира.
– А меня здесь пугают наши скептики. Пугают недовольством.
– Нет политиков, поступки которых устраивают всех, – подумав, ответил Мачек. – Я прочту вам заголовки газет, которые у нас вый дут завтра. «Победа мира на Балканах». Или вот: «Сербы, хорваты и словены от всего сердца благодарят премьера Цветковича за его мужественное решение. Мощь великой Германии надежно гарантирует нашу свободу и независимость – отныне и навсегда!»
– Спасибо, – глухо сказал Цветкович, почувствовав, как запершило в горле, – спасибо вам, друг мой. Я жду вас в Белграде: князь-регент придает огромное значение тому, в какой обстановке пройдет ратификация. Если бы вы, как вождь хорватов, выступили в Скупщине…
– Я выступлю первым, господин премьер. Я не отношу себя к числу скептиков. От всего сердца еще раз поздравляю вас.
– До свидания, мой друг.
– До встречи.
Цветкович медленно опустил трубку и вопросительно посмотрел на министра внутренних дел. Тот упрямо повторил:
– Загреб – это Загреб, господин премьер, но мы живем в Белграде.
В два часа ночи, всего через день после присоединения Югославии к странам оси, войска главкома ВВС генерала Душана Симовича захватили дворец князя-регента Павла, радиостанцию, телеграф, канцелярию премьера Цветковича и привели на трон молодого короля Петра Второго.
Ранним утром Кейтель вызвал к себе руководителя Абвера Канариса.
– Поздравляю, адмирал. Ваши люди в Белграде сработали великолепно. Переворот состоялся, и для всего мира он – плод усилий британских спецслужб. Представляю себе рожу Черчилля! – Кейтель расхохотался. – Теперь у нас развязаны руки. Мы можем в любой момент ударить по Югославии, а можем этого и не делать. Игра в кошки-мышки подходит к концу, но теперь никакие силы не заставят Сталина поверить в то, что дни его сочтены.
Днем Кейтель пришел к Розенбергу. В углу, уставший после ночных опытов с маятником, сидел Гиммлер. Розенберг поднялся, подошел к большой карте и сказал:
– Итак, мы готовы к решающему сражению, господа евразийцы. Поздравляю с победой. Понимаю, как было трудно сохранить секретность в Югославии, – тем выше успех, точно организованный вами.
– Не нами, а Канарисом, – ворчливо сказал Гиммлер.
Лидер переворота Симович медленно обвел взглядом лица сподвижников:
– Господа… Друзья мои, – глухо сказал Симович. Он хотел откашляться, потому что голос сел во время ночных бесконечных разговоров по телефону с командирами воинских частей, которые занимали узловые коммуникации. Но ему показалось, что кашель будет дисгармонировать с торжественной тишиной, которая стояла в прокуренном зале. – Господа, – повторил он и напряг горло, чтобы голос звучал ниже и значительней, – князь-регент отстранен от власти… Здесь, в этом здании… Два часа назад… Правительство Цветковича низложено… Со всех концов страны приходят вести о том, что армия берет власть в руки, не встречая сопротивления. Его величество король Петр Второй поручил мне сформировать кабинет.
Немецкий посол фон Хеерен принял министра иностранных дел нового кабинета Югославии в десять часов утра, через три часа после того, как этот кабинет был сформирован. С утра посол получил пакет указаний от Риббентропа. Там говорилось о необходимости провоцировать югославов любыми способами. Фон Хеерен любил это дело.
Нарушив все нормы, выработанные дипломатической практикой, посол отказался явиться на прием к министру, а попросил того приехать к себе.
«Ну что же, – решил министр. – Делать нечего, поеду».
Фон Хеерен встретил его в большом зале, где не было стульев.
– Переворот, совершившийся по воле народа и во имя народа, явился следствием той порочной внутренней политики, которую проводило руководство Цветковича, – как будто оправдывался министр. – Однако что касается внешнеполитических дел, наше правительство намерено неукоснительно соблюдать все принятые прошлым режимом обязательства. Я хочу, чтобы вы, господин посол, сообщили германскому правительству, что Цветкович довел Югославию до такого предела, когда в любую минуту мог произойти неуправляемый взрыв, инспирируемый экстремистскими элементами. Новый кабинет, возглавляемый
