виновата проклятая бомба! Вы только представьте, каким прекрасным стал бы мир, если бы не атомная бомба!
Журналист взгромоздился на стул и, налив в опустевшую пивную кружку неизвестно откуда взявшийся виски, собирался говорить тост.
– Пью против атомной бомбы и за тот прекрасный мир, в котором бы мы жили, если бы не бомба!
– Почему вы, русские, так любите «если бы да как бы»? – Умберто шептал мне в ухо.
Внезапно мрачный мужик на дальнем конце стола стукнул кулаком по столешнице.
– И чем же так хорош этот несбыточный мир без бомбы? – Похоже, он уже знал, о чем будет говорить Юлик, и заранее не соглашался.
– Всем! – Юлик хлебнул из кружки. – Если бы не бомба, доблестная русская армия при поддержке союзных войск освободила бы Москву и поперла на Запад так, что только германские пятки сверкали бы.
Умберто деликатно покашлял.
– Не прошло бы двух лет, и мы оккупировали бы Европу. Геринга – в Нюрнберг писать мемуары. Муссолини – на Сицилию пасти коз. Великая Единая Россия, Великая Свободная Европа, стабильный мир под руководством содружества цивилизованных народов.
– Геринга надо было бы повесить, а не мемуары отправлять писать. – Мрачный мужик отхлебнул пиво и стал ломать воблу.
– Повесить Геринга? Не слишком ли жестоко? – Умберто решил подать голос. – Все-таки он развенчал культ Гитлера.
– Вы итальянец? – мужик с прищуром смотрел на Умберто. – Моя фамилия Зиновьев. Я, между прочим, воевал, и скажу вам прямо: Муссолини тоже надо повесить, причем вверх тормашками.
Умберто пожалел, что ввязался в разговор.
– Вы что же, считаете, достаточно собрать съезд НСДАП, слегка пожурить бывшего шефа, откреститься от его преступлений, и всё? – Зиновьев продолжал сверлить Умберто взглядом. Мне показалось, что он хочет видеть врага в любом человеке с Запада.
– Нет, – Умберто не ожидал такого напора. – Я просто хотел сказать, что Геринг прекратил уничтожать людей и, кроме того, назвал некоторые вещи своими именами. Мне кажется, этого достаточно, чтобы избежать смертного приговора истории. В конце концов, система способна эволюционировать.
– Черта с два. Тоталитарная система не может эволюционировать. В одном Юлик прав, нацизм надлежит давить танками. Но о чем этот романтик мечтает? Единая Великая Свободная Европа, Африка, Америка. Единый мир с единым культом сытого брюха, себялюбия и шкурничества. Такой мир, лишенный врага, идеи борьбы с врагом, лишенный великой цели, моментально погрузился бы в пучины полнейшей моральной деградации. Зияющие высоты повсеместно победившего капитализма изрыгнули бы в мир столько мрази, что вы бы тут все ибанулись.
– Что такое «ибанулись»? – Симпатичная белобрысая англичанка с интересом смотрела на разбуянившегося Зиновьева.
Приревновавший Юлик встрепенулся:
– Напугал ежа голой жопой! Ишь, чего удумал, демократией стращать!
– Господа, господа, не надо ссориться. – Англичанка взяла ситуацию под контроль. – Вот вы рассматривали возможную оккупацию Европы союзниками, а мне, как англичанке, – она говорила с приятным акцентом, – всегда интересно, что было бы, если бы Гитлер договорился со Сталиным. Ведь они были друзья вплоть до 41-го года, не так ли? Представьте, вместо того, чтобы нападать на Россию, Гитлер высаживается в Англии, и высаживается не один, а вместе с товарищами из Красной Армии. Два темных лорда управляют нашей несчастной страной. Силы зла властвуют над девонширскими болотами безраздельно. Мрачные оккультисты из общества Туле и кошмарные вожатые-марксисты из пионерской организации ленинского комсомола учат несчастных английских детей плохому…
– Простите, а вас как зовут? – Зиновьев наконец обратил внимание на развеселую блондинку.
– Джоанна Поттер.
– Милая Джоанна, не сомневаюсь, что доблестные британские дети обязательно победят всех своих врагов.
– Вы думаете?
– Несомненно.
К столу подвалили еще какие-то девахи. Разговор начал поворачивать от политики к иным, не менее волнующим темам.
Внезапно скромно до того сидевший молодой человек, кажется, какой-то специалист из Питера, решился выступить.
– Нравится ругать Запад, смеяться над нами? Но у Запада есть свои ценности, свои достижения. Наша наука не хуже вашей, наш народ скромнее, но честнее. Да, есть перегибы, но посмотрите на себя! – лицо молодого человека сделалось неприятно жестким. – Подумайте, что бы было, если бы Сталин не погиб. Уж он навел бы здесь такой порядок, что наша западная цивилизованная жесткость показалась бы вам санаторным режимом.
Умберто чувствовал, что парнишка гнет не туда.
– Простите, вас зовут?..
– Володя.
– Володя хочет сказать, что у Европы свой путь, нельзя всех мерить одной либеральной меркой. Либерализм хорош в Америке и в Сибири, у Европы другая культура. Демократия англо-саксонского типа у нас не приживется – иные традиции. Ничего не поделаешь, читайте историю.
Володя одобрительно кивал.
– Вы тоже так думаете? – ко мне обратился интеллигентного вида молодой человек в роговых очках.
Я устал молчать и сдуру ляпнул:
– Нет, я считаю, что с режимом надо бороться активно. Но обязательно нужна поддержка извне. Режим нужно, как зуб, сперва расшатать, а потом выдернуть. Лечить бесполезно.
Очкарик, мне показалось, остался доволен ответом.
– Попридержи язык, стуканет кто-нибудь, потом даже в Юрмалу не выедешь. – Бондаренко отвел меня в сторонку. – Ты чего там болтаешь про поддержку извне: заграница нам поможет! Отец русской демократии хренов. Хотя бы знаешь, с кем трепался? Это же Литвинов, внук того самого Литвинова, который договаривался с Рузвельтом. Между прочим, оголтелый антифашист. А ты с ним, да еще при людях, про политику заливаешь.
– Да ладно, брось, мы на Востоке, чего трястись-то.
– Вот именно, на Востоке. Откуда известно, что этот Володя из Питера, например, не особист…
– Не, ну зачем ты так, симпатичный парень.
– Симпатичный, слов нет, но ухо надо держать востро.
Литвинов тем временем принялся за Умберто.
– Итак, вы считаете, что демократия для Италии не годится.
– Ну, не совсем, я хотел сказать, что нужно действовать постепенно, через просвещение.
– Но кто должен подталкивать к изменениям?
– В любом случае, не партизаны. Интеллигенция, люди культуры должны помочь власти стать мягче. И, вы знаете, этот процесс уже идет, особенно в Германии. Я знаком кое с кем из высших эшелонов. Мне кажется, среди них есть люди, которые отличаются известной широтой взглядов.
Очкарик пристально смотрел на Умберто.
– Ну и кого же конкретно вы можете назвать?
Умберто явно тяготил разговор.
– Ну… В аппарате Шелленберга есть люди…
– У Шелленберга!!! – очкарик разразился хохотом. – Да вы с ума сошли!
– Да, у Шелленберга. Почему нет? Я знаком с Максом фон… – Умберто произнес известную фамилию. – Уверяю вас, очень культурный, порядочный человек.
Очкарик махнул рукой: после упоминания о порядочности людей из СД он потерял интерес к разговору с
