Сели они у окна, рядом со столом комдива, но сидеть долго не пришлось — генерал предложил доложить о делах полка по переучиванию, о подготовке к учению. Поднялись оба, хотя говорил один Горегляд. Его доклад длился недолго, доводы были убедительными, и Степан Тарасович обрадованно подумал: «Отстрелялся с первого захода». Но облегченно вздохнуть так и не успел — из угла напротив раздался голос Махова:
— Что же это ты, Горегляд, с ночной подготовкой молодежи у Редникова затянул? Учения приближаются, каждый летчик на счету будет.
Горегляд нахмурился и, выдвинув тяжелый подбородок, ответил:
— В нашем распоряжении месяц. Думаю, что ночную подготовку у Редникова подтянем. Что касается эскадрильи Пургина, то я уже говорил: испытания будут закончены в срок или даже на недельку раньше.
— Почему же налет идет в основном в простых метеоусловиях? Чему летчиков учишь?
— Летчиков в полку готовят для боя, — сказал Горегляд. — Они должны самолетом и оружием владеть играючи, легко и в то же время умно. Овладеют в простых условиях, а мы на пороге этого, пойдут в облака, ночью, при самом минимуме погоды. «Сложняк» на подходе, долго ждать не придется.
— Сколько времени, — поднялся из-за стола Кремнев, — необходимо для завершения подготовки остальных летчиков и окончания войсковых испытаний?
— Две-три недели.
— Мы вас сюда пригласили, чтобы, во-первых, послушать о ваших делах и, во-вторых, объявить о том, что полк скоро будет нести боевое дежурство на новых машинах. Готов?
Комдив и Горегляд посмотрели друг на друга, словно оценивая, и оба оценкой остались довольны. Генерал знал Горегляда давно и не раз предлагал назначить его своим заместителем, но поначалу командир полка не приглянулся высокому начальству из-за резкого, чересчур прямолинейного характера, а потом отказали по возрасту — устарел… Жаль Степана. Хорошо бы с ним работалось. Теперь будут такие вот ретивые, как Махов, жилы из него тянуть, пока сам не положит рапорт на стол.
— Когда заступать, товарищ командир?
— Через месяц, Степан Тарасович. Успеешь подготовиться?
— Спасибо за высокое доверие! Заверяю вас, что полк будет готов.
Кремнев подошел к Горегляду и тихо сказал:
— Спасибо, Степан! Я так и доложил командующему. Погода портится, на маршруте повнимательнее. На рожон не лезьте. В случае чего — возвращайтесь.
Горегляд и Северин надели фуражки и, попрощавшись, торопливо вышли из кабинета командира дивизии.
На обратном пути самолет вел Горегляд. По дороге на аэродром в черной генеральской «Волге» он мурлыкал какой-то мотив, стучал в такт толстыми пальцами по панели машины, вертел головой, рассматривал аккуратные, выкрашенные яркими красками домики местных жителей. В воздухе он продолжал напевать вполголоса песенку из кинофильма о летчиках: «Земля не может, не может не вращаться, пилот не может, не может не летать!», постукивая ногой по педали управления, поглаживая топорщившиеся волосы.
— Знаешь о чем я сейчас подумал? — набрав высоту, обернулся он к Северину. — О счастье.
— О счастье? Рад послушать.
Горегляд достал сигарету:
— Хоть понюхать, коли курить нельзя. Вот агрегатина — кругом бензином так и тянет. Я считаю, что самые счастливые люди на земле — это мы, летчики. Знаешь почему? Вот сейчас небо темное, свинцовое. Облака чуть не до земли, солнца не видно. И такая хмарь может стоять неделю, месяц и больше, и на земле люди все это время не видят солнца, не чувствуют его тепла. А мы, летчики, пробьем облака — и вот оно, родное! Как-то снял перчатку, пощупал, щека горячая — сквозь остекление кабины солнце пригрело. Небо голубое-голубое. И так — всю жизнь! Жизнь рядом с солнцем и небом! Чего же еще можно человеку пожелать? Ничего! Потому-то мы и есть самые счастливые люди на земле. Диалектика!
— К счастью, говорят, привыкают.
— Это так. Привыкают. Счастье поначалу заметно, а потом с ним роднишься и не замечаешь. Вот горе — другое дело. К горю не привыкнешь. В одиночку с ним бороться трудно. Помощь нужна, чтобы друг был рядом.
В кабине было относительно тихо: по-стариковски глухо стрекотал мотор да содрогалась от тряски металлическая ферма фюзеляжа, вызывая еле слышные поющие звуки. Небо темнело. Облака бились о высоко торчащий хвост самолета. Свежий воздух врывался сквозь открытую форточку, неся в тесную кабину желанную прохладу.
Чем ближе становился аэродром, тем ниже стлались сумрачные облака.
— Все, как по заказу: нам нужен «сложняк» — вот он и пожаловал! — От удовольствия Горегляд громко причмокнул. — Хлопцы в облаках полетают вдоволь!.
— А инструкторов на вывозку хватит?
— Брызгалина руководить полетами усажу, два комэска, Васеев и мы с тобой.
— А спарки?
— Вот о них только подумал. Сегодня полдня, ночь, завтра полдня — успеем на двух машинах двигатели заменить. Весь техсостав поднимем на ноги! Объявим ударными эти дни. Люди нас поймут. Как думаешь?
— Хорошие в полку люди! Мажуга и два-три его дружка не в счет.
Горегляд глянул вперед, поверх капота, вытянул по-гусиному шею, заметил узкую серую полоску бетонки и перевел самолет на снижение.
Проводив Горегляда и Северина, Кремнев подошел к сейфу и вынул из него бланк телеграммы.
— Ознакомься, Виктор Васильевич.
Сосновцев взял телеграмму и прочитал вслух:
— «Полковника Махова откомандировать Москву распоряжение начальника управления».
— Каково? — раздраженно спросил Кремнев. — Делает «увильман» товарищ Махов.
Сосновцев положил телеграмму на стол.
— Значит, перемещается… Вроде бы и не выдвигали. — Постоял молча. — А может, к лучшему: от личного состава подальше. Не станет дергать людей, заниматься показухой.
— Он и на новом месте начнет пускать пыль в глаза.
— Партийную характеристику прочтут — узнают ему цену.
— До сих пор полк Горегляда выправляет его «новшества». Зато о почине где надо услышали и автора заметили. А он теперь умывает руки. Так-то вот…
— Махов знает о телеграмме?
— Еще нет. — Кремнев нажал кнопку, в дверях неслышно появился дежурный. — Пригласите полковника Махова.
Махов вошел в кабинет, вытянувшись, застыл возле стола командира. Кремнев поднялся:
— Хочу сообщить вам приятную новость. Возможно, вы о ней уже наслышаны.
— Какую новость?
— О вашем переводе.
— А, — улыбнулся Махов, — слышал. Ребята позвонили. Спасибо за доверие и поддержку, товарищ генерал!
— Я тут ни при чем… — Кремнев принялся разглядывать что-то в окне. — Бог с ним, с переводом, не будем об этом. Я бы хотел перед отъездом высказать вам некоторые свои соображения. Может, и начальник политотдела добавит. Один товарищ, узнав о вашем отъезде, сказал: «От радости летчики тепловоз целовать будут».
