Сенцову сделать это было довольно трудно. Он не привел еще в ясность впечатления от Москвы, в которой война все сдвинула с места, многого лишила, внесла в жизнь людей и некую бивуачность, и беспечность и, однако же, большую ответственность, и создала новые связи со всей страной. Морща лоб, перебирая в памяти то, что ему казалось самым важным, Сенцов закончил свой короткий рассказ уверением, что в Москву скоро вернется уехавшее на восток население и ее промышленность много сделает для армии.
— Но снабжение Москвы еще скудно, и у москвичей повседневных забот куда больше, чем у нас.
Грохольский сделал гримасу:
— А вы, очевидно, в интересную Москву и не заглядывали. Рассказывают, что Москва театральная с любопытными премьерами. С деньгами на рынках приобретают что угодно… А женщины… Скажите о женщинах. По крайней мере, как они одеваются?
Сенцов хотел вспомнить, в чем была его спутница, и не смог. Это еще увеличило его обиду на пошлые вопросы Грохольского.
— У вас какие-то странные интересы, — не выдержал он. — Я про Фому, а вам подавай про Ерему. Родители мои живут в Подмосковье, там я и отдыхал. А в Москве почти все время провел в Оперативном управлении.
Грохольский остался невозмутимым и с ленивой усмешкой спросил:
— И что же в нашем мозговом центре? Что предстоит в нынешнем году?
— Будто вам неизвестно? Кому есть что сказать, тот не распространяется перед младшим офицером, а болтунов не проверишь. Впрочем, я слушал доклад заместителя главкома. Вывод по итогам операций флотов был довольно суров. И что следует лучше устанавливать взаимодействие с воздушными и наземными силами. И более активно использовать корабли, новую технику, новое оружие. Но о нашем флоте адмирал сказал немало хорошего. Притом нашему оперативному направлению придают особое значение. К нам переводят еще корабли разных рангов, увеличивают авиацию. Надо думать, удастся скоро удрать из штаба на корабль.
— На этом спасибо невеликое, — буркнул Грохольский. — Ежели нельзя сменить наш лунный пейзаж на черноморский берег или Балтику, предпочту уйти в академию.
— Учиться, конечно, надо, — отозвался Сенцов, — но мне об этом рано загадывать.
Он выглянул в коридор, томясь беседой с Грохольским все больше и больше и мысленно сравнивая его с Долгановым.
— Однако пойдемте, контр-адмирал уже у себя…
До двадцати двух дежурство не доставляло Сенцову особых забот.
Командир Охраны водного района сообщил, что ближние дозоры оттянуты в защищенные бухты ввиду шквалов и восьмибалльной волны. А прогноз погоды на основании сообщений метеопостов по всему побережью и на дальних островах заканчивался невеселым выводом: ураган еще не достиг высшей точки, шторм продлится не меньше двух суток.
Вслед за тем от капитана первого ранга Ручьева пришло донесение, что корабли принимают топливо в затрудненных для швартовки условиях. Для выхода из Н-ской базы Ручьев требовал дополнительного времени. Одного только не мог доложить Сенцов начальнику штаба — места подводных лодок Ляхова и Петрушенко. Сколько радисты штаба ни посылали в эфир их позывные, командиры подводных лодок молчали. Не было даже данных, что приказ командующего ими точно выполняется.
В 23.30 начальник штаба вызвал вместе с начальником оперативного отдела и Сенцова. Сенцов отметил на оперативной карте восточного сектора Баренцева моря генеральный курс конвоя и его скорость на 23.15, доложил, что миноносцы Ручьева, если он сумеет выполнить приказ, войдут в соприкосновение с транспортами и их охранением около семи утра.
— Поздно, — сказал начштаба. Приложив линейку от базы, где плакался на погоду Ручьев, на север, он быстрым взмахом карандаша провел черту и раздвинул циркуль. Только у опытных командиров из штурманов сохраняется такое легкое движение пальцев, что кажется, будто циркуль сам шагает по карте. Начштаба строго заметил:
— В пять двадцать Ручьеву быть здесь. Ясно?
— Так точно. — Сенцов повторил время, назвал долготу и широту.
Контр-адмирал кивнул головой. Это было неофициальное разрешение идти выполнять, но Сенцов продолжал стоять у карты.
— Что еще?
— В отношении Ляхова, товарищ начальник штаба. Если он и вступил в указанный ему квадрат, это бесполезно.
Вытянувшись на носках, Сенцов добрался рукой — указка оставалась у контр-адмирала — к дуге, какую описывал англо-американский конвой, и убежденно пояснил свою мысль. Немцам незачем повторять эту кривую. Они могут значительно сократить переход, избрав курс ост-норд-ост, а в таком случае на их пути будет только Петрушенко.
Начальник оперативного отдела неодобрительно посмотрел в сторону Сенцова. Позицию лодки определило начальство, чего же ему тыкать в ошибку. Но контр-адмирал не обиделся и не остановил Сенцова. Он слушал его сбивчивую речь с явным удовольствием.
— Хорошо, капитан-лейтенант, хорошо. Решим, что делать Ляхову, когда его найдете. Добивайтесь связи энергично. Вызывайте и Петрушенко и Ляхова каждые пять минут.
Он поглядел вслед Сенцову и одобрительно сказал:
— Наша птичка-невеличка растет. Отличный признак, когда оператор рассчитывает на умное решение противника. Вот беда, что нам не приходится ожидать смелой инициативы от командования конвоем… Следите за Ручьевым. Пусть поймет, что за грузы конвоя отвечаем перед Москвой мы. — Он помолчал и добавил: — Командующий требует поднять самолеты. Дайте обстановку начальнику штаба ВВС.
У Сенцова к полуночи наросла куча неотложных дел. Он принимал расшифрованные радиограммы, наносил обстановку, выслушивал по телефону требования летчиков, записывал короткие доклады оперативных офицеров Службы наблюдения и связи, успокаивал по другому телефону представителя союзной военно-морской миссии, переспрашивавшего обстановку в зоне конвоя.
В 0.3 °Cенцов снова отправился к начальнику штаба. Ляхов, наконец, ответил. Противник ни по пути, ни на основной позиции не обнаружен. Ответил и Петрушенко, но только выдачей квитанции о приеме депеши.
Сенцов ожидал, что на голову Петрушенко обрушатся громы и молнии. Однако на неулыбчивом лице начштаба засветились глаза, и он предложил:
— А вы, не смущаясь пренебрежением Петрушенко, дайте ему обстановку. Радиомолчание — его тактический конек, не любит болтать человек, и прекрасно.
— Не любит, — подтвердил вошедший в это время начальник подводного отдела штаба. — Даже клещами не вытянешь из Федора лишнего слова. И правильно. Зачем вспугивать дичь! Молчит — значит у позиции и чувствует, что пахнет жареным.
Опережая Сенцова, начальник штаба и старый подводник прошли в дверь. Сенцов видел, что они свернули в салон, откуда доносился звон посуды. Значит, отправив Ручьеву радиограмму, и он получит передышку минут на двадцать. «Очень хорошо, — сообразил капитан-лейтенант. — Можно позвонить Долгановым».
Он пил чай крепчайшего настоя с клюквенным экстрактом, стягивающим язык, размачивал черствую галету и нерешительно поглядывал на базовый телефон.
«Надо было звонить сразу… Попусту ушли минуты на болтовню с присяжным циником Грохольским… Конечно, усталая, подавленная одиночеством, Наталья Александровна спит. А впрочем вероятно, что не спит… Она так нетерпеливо ждала встречи с Николаем, так трогательно расспрашивала о нем… Позвоню».
Аппарат в квартире, заселенной офицерами корабельного состава, помещался в общем коридоре. Но жилицы, почти всегда бывшие в разлуке с мужьями, привыкли к звонкам в самое неожиданное время. И сейчас взволнованный, очень певучий голос немедленно отозвался на звонок.
