драл, — ожесточенно подумал Ручьев о жене. — Насоветовала, инструкции составила, чем заниматься».
Еще накануне Ручьев не думал являться в Главную базу. Хотел подождать, пока определится отношение адмирала ко всем делам, возбужденным против Долганова. Откладывал даже представление своей оценки доклада Долганова о задуманной операции. Но жена вдруг объявила, что ее лучшие приятельницы в базе точно знают — Долганова отправляют в распоряжение Главного штаба, а его утверждают вместо контр-адмирала. «Ты езжай немедленно, — потребовала она, — тебе положена квартира контр-адмирала, но штабных завистников много: квартира с мебелью, наши матросы работали».
«Ох, жена, жена!..»
— Хотите доложить свое мнение по замыслу Долганова? — помог Ручьеву адмирал.
— Да, товарищ командующий. Если вы позволите…
— Это ваше право…
Ручьеву послышалось в этих словах поощрение. Черт возьми, возможно, адмирал еще сам не знакомился; возможно, он вообще колеблется сейчас давать поручения такого порядка скомпрометированному Долганову.
Ручьев выдернул, наконец, записку, вложенную в скоросшиватель.
— Здесь преимущественно о нарушении требований Боевого устава и оперативных наставлений. На полях для удобства ссылки. Разрешите читать?
— Не беспокойтесь, я сам.
Адмирал положил перед собой листки, надел пенсне, сделавшее его лицо совсем отчужденным. Ручьев сел и тихонько положил руки на подлокотники кресла. Он старался не дышать, наблюдая за адмиралом. Вторая страница… Это там, где он говорит о ненадежности радиолокации и слишком большом разрыве между группами кораблей. Кажется, заставил адмирала задуматься об ответственности. Да, утвердить такую авантюру, когда связь — неизвестная величина, когда взаимодействие с авиацией тоже не проверено в таком крупном масштабе, невозможно. Голубчик Долганов, это ж не на учебном полигоне. Воевать с немцами, вот так, за здорово живешь, по твоей фантазии, никто не рискнет. Третья страница. Тут начинаются общие выводы. Тут его предложение оттянуть противника демонстративной катерной операцией к позициям подводных лодок. Кажется, понравилось. Ну еще бы. Испытанное уже…
Ручьев свободнее откинулся в кресло. А все-таки отлично, что он встретил командующего на корабле. Как-никак из его соединения выходил легкомысленный план, в соединении его и хоронить. Сейчас адмирал скажет: «Вы правы, Ручьев. Этот молодой человек действительно занесся без всяких оснований. Прожектер, пренебрегает всеми наставлениями».
Командующий окончил чтение и медленно сложил листки. Ручьев сполз на край кресла, чтобы легче вскочить.
— Разнос… разнос!.. — задумчиво сказал адмирал. — И исходящий номер поставлен.
— Что? — переспросил Ручьев.
— Сами эту, с позволения сказать, критику сотворили? Личное старание?
Вопрос командующего застиг Ручьева врасплох.
— Ваш приказ, товарищ командующий, я не собирался обсуждать. Но эта демонстрация, разработанная Долгановым, на грани задач боевой подготовки…
Гнев адмирала улегся, и он с презрительной усмешкой притушил папиросу.
— У вас будет много досуга на пути в Москву, да и там, товарищ Ручьев. Используйте его с лучшими итогами, чем в этой записке. Если по-вашему рассуждать, то все наши успехи — полное нарушение уставов и наставлений. Вы из них ничего для дела извлечь не захотели да и, по-видимому, не умеете.
— Вы меня отсылаете?
Адмирал кивнул:
— В Москву надо собираться, Ручьев. Главком разрешил вас откомандировать. Управление кадров решит, где использовать.
Он помолчал и продолжил с безжалостной откровенностью:
— Не понимаю, как вас выдвинули на серьезное морское дело. Вам же нельзя доверять людей, Ручьев. А вы еще смеете писать рапорты на Долганова.
— Не я, начальник политотдела… — попытался оправдаться Ручьев, облизывая пересохшие губы.
— Что начальник политотдела? Начальник политотдела разобрался в писаниях своего инструктора, сам просидел несколько дней на «Упорном» и на «Умном» и явился с откровенной повинной к члену Военного совета. Итоги истории с этим гадом Бушуевым и итоги дела Неделяева могут быть истолкованы только в одном направлении. Настоящий советский командир, настоящий воспитатель офицеров и матросов — Долганов! Слышите? И вы должны были гордиться, что имеете честь служить с ним.
— Возможно, я ошибался в нем, — пробормотал Ручьев. — Но интересы службы и дисциплины…
— Заставляли вас отравлять жизнь примерному офицеру?
— Я не знаю, что говорил Долганов, но…
— И я не знаю. Мне он ничего не говорил. Может быть, и собирался, да когда же?.. Он в конвоях был, а вернулся — полетел к катерникам и только свой план операции успел доложить.
Он поднялся, и Ручьев понял, что беседа окончилась.
— Разрешите не присутствовать на совещании и уйти в бригаду? — спросил Ручьев.
— Да, конечно. Кстати, флаг командира соединения можно спустить немедля, — уже в дверях жестко бросил адмирал и вышел.
Собравшиеся на совещание командиры догадывались, что происходит в каюте Ручьева. Все офицеры в кают-компании были насторожены, как всегда бывает, если старший начальник сердится. Но адмирал вошел в самом отличном, даже веселом настроении и, здороваясь, пытливо оглядывал вставших командиров. Многих он знал еще до войны, а в последние три года все, что эти люди делали смелого и творческого, было в его бережливой памяти. Он угадывал их стремления, вел строгий счет проступкам и ошибкам. Он болел за этих людей и неуклонно поддерживал в них чувство созидателей нового флота.
Долганов стоял между Петровым и Кононовым. У обоих над полосками орденских ленточек были Золотые Звезды, и Николай Ильич в рабочем кителе выглядел слишком буднично. Адмирал добродушно подшутил:
— Ишь, хитрец, двух Героев выбрал себе в помощники и расположил так, чтобы наглядна была собственная скромность.
— Что вы, товарищ адмирал!
— А вы не будьте скромником, и себе заслужите Звезду.
Боевой приказ, наставления, походный порядок были размножены и предварительно разосланы. Участники совещания не сомневались в том, что их ожидает успех, если будет проявлена настойчивость. И командующий это знал, но он почти каждому командиру задавал вопросы, хорошо понимая, что документы можно прочитать по-разному и потом будет поздно доказывать, что А. поступил неверно, Б. поторопился, а В. опоздал.
Но в этот раз документы, проработанные Николаем Ильичом с каждым офицером в отдельности, были освоены одинаково четко, и командующий сдержанно, но удовлетворенно улыбнулся.
В первый, но не в последний раз собирались представители самых различных родов флотского оружия на крупном корабле. Комбинированными ударами авиации и катерников флот уже начал новую главу своей истории, и это совещание было отправным в развитии более сложных действий.
Масштабы меняются. Когда молодой флот будет иметь в первой линии дивизию крейсеров и возросшие силы в воздухе, операция, от которой сейчас зависит престиж североморцев, покажется маленьким эпизодом. Но он, командующий, никогда не сможет забыть, сколько потребовалось трудов, чтобы такая операция стала реальностью. Гигантские усилия народа и моряков — пионеров флота студеного моря! Давно ли текущий ремонт миноносца и подводной лодки был здесь проблемой? Давно ли выход катеров- охотников в открытое море казался страшным неопытной молодежи? Для того чтобы в уютной кают- компании «Упорного», словно и не пережившего на минувшей неделе шторма предельной силы, собирались эти уверенные люди, надо было учить и строить, строить и учить. Потом надо было выдержать напряжение
