Я отложил письмо. Гармовой, успевший заглотать все содержимое бутылки, но ни на йоту не захмелевший, смотрел на меня с ухмылкой:
— Ну?
— Что «ну»?
— Красиво колдун нагрел фрицев?
Я поморгал уставшим от чтения глазом и неохотно признал:
— Красиво.
Поганцу?Иамену нельзя было отказать в неплохом знании психологии. Меня, «гер?роя», он поманил приключениями. Труса — напугал. Человека посмелее и порешительней (и, с огорчением вынужден признать, поумнее, чем господин Ингве Конунг) отдал на растерзание гестапо. Да, красиво. Подловато, конечно, но красиво.
Перед волком я откровенничать не стал, но больше всего в письме мне не понравилось отнюдь не кровавая расправа с немцами (проверяли на себе) и не ушлость некроманта в манипулировании малыми сими, а вот эта история с детьми. Зачем некромант приютил в монастыре еврейских сироток? Зачем играл в непонятные игры с юными самоубийцами на крышах Будапешта? Зачем спас лисенка Ли Чин? Троица, триада, золотое сечение логики: просто так один и тот же паттерн три раза не повторяется, руны не складываются трижды в один и тот же узор. Как высказался бы на эту тему Ингри, «какое уж тут везение — в третий раз на десятый этаж карабкаться?». Правда ли некромант был неравнодушен к детишкам, беззаботным, безжалостным и безгрешным? Или же создавал он какую?то свою армию, тайную армию, которая в нужный момент вдруг воспрянет из?под земли или нарисуется на горизонте? Все, что я знал о мистере Иамене, склоняло ко второй версии. И версия эта меня тревожила.
— Чего хмуришься, герой?
Я коротко глянул на Гармового:
— Еще раз «героем» меня обзовешь, волчина — пеняй на себя.
Тот осклабился:
— Ой, не пугай, гражданин начальник. Пуганые.
— Ты зачем мне вообще эту страшилку притащил? Кто такой Генрих?
— Генрих Зиммер, его превосходительство штурмбаннфюрер СС, кавалер Железного, Рыцарского и прочих крестов. Хитрая лисица. Никакой Атлантиды эта сволочь, конечно, не искала, а строили они военную базу в Антарктике. Для испытаний нового сверхсекретного оружия. Только оружие то — опаньки — не сработало. Иначе сидеть бы нам с тобой, не?герой Ингве, на астероиде, лапу сосать. Планету бы к чертям разнесло. Потом еще у них всякие мудреные были планы: тарелку на Вашингтон посадить, прикинуться инопланетянами. С воображением подходец.
Я почесал под повязкой. Свеженький шрам чесался невыносимо.
— Не чеши, Штауффенберг — инфекцию занесешь.
— Не плакай, Штирлиц — у меня иммунитет ко всем вашим инфекциям. Так что с письмом? Вы с Генрихом, я так понимаю, тут же кинулись в Сондрио, барельеф разыскивать?
Гармовой оскалил крепкие белые зубы.
— Кинулись. Только хуй нашли. Монастырь заброшен, часовня разбита вдребезги: саданули в нее союзнички бомбой еще в войну. Пробовали подкопаться, так нас чуть не завалило. Да хер с ней, с часовней. Я тебе лучше скажу. Этот самый Отто, корпус раковый — он ведь живехонек.
Вот этого я не ожидал. Гармовой полюбовался на мою рожу, поигрывая застежкой портфельчика.
— Что, удивлен, касатик? И я тоже вот удивился. Мужик, конечно, здорово изменился и конспирировался тщательно, но нашлись людишки, опознали дедушку.
— Постой. Если ему в сорок шестом тридцать семь стукнуло, значит, сейчас…
— Во?во. Никаких раков, никаких омаров. Столетний старикашка, бодрый, как моя печень. С палочкой только ходит, с такой козырной тросточкой, на тросточке пуделиная башка.
…Тросточка. Старик с тростью, в фетровой шляпе, под мышкой газета. Похож на старого школьного учителя. Только что учителю делать в тибетских горах, Тень моя мама? Трость стучит по камням, зубаста луна, на острие катаны — звездное серебро.
— Чего это тебя так перекосило, князь?
Стакан с водой, стоявший на тумбочке, глазные капли, книжка, пакет с апельсинами, — все с грохотом полетело на пол. Гармовой отшатнулся, уворачиваясь от водяной струи и осколков стекла. Дверь вынесло, в палату ворвался Ингвульф во главе своей четверки, стволы наизготовку.
Гармовой отскочил к окну, отряхиваясь, принял на всякий случай оборонительную стойку и заорал:
— Да в чем дело?!
Я медленно поднялся: так мертвец, наверное, лезет из могилы или вздергивается над каменным полом часовни.
— Твой Отто… Скотина отдала меч некроманту. Добровольно.
— Так а я, блин, о чем?..
Глава 2
Разговор с Отто
В Торонто уже вовсю цвели тюльпаны. Попадались, конечно, и нарциссы, и прочая цветочная пестрота, но тюльпанов было море. В аккуратных палисадничках перед домами, в парках, на клумбах перед муниципальными зданиями, всех цветов, от белого до бордового и черно?бархатного. Тюльпаны обычные, тюльпаны махровые, тюльпаны с вырезанными, будто лобзиком по ним прошлись, лепестками. Пока надо мной трудился гример, я успел расспросить его о причинах такого тюльпанного изобилия. Канадец не без гордости объяснил, что цветы — подарок голландской королевской фамилии. Во время войны их, видно, хорошо принимали в Оттаве, вот и снабжает королева гостеприимных хозяев каждый год новым запасом селекционных луковиц.
…Впервые услышав о плане Гармового, я сначала выругался, а потом долго ржал. Если что?то и способно было вывести меня из серого депрессивного морока, так это именно подобная авантюра.
Сам Гармовой к старичку подкатился полгода назад. Бывший член интересной организации «анэнербе», глава отдела, занимавшегося германским материальным культурным наследием (какое, Тирфинг, к Фенриру, их наследие? Скорее уж русское), жил в Торонто уже более сорока лет. Преподавал в университете, на пенсию вышел всего три года назад, когда память совсем уж стала подводить пожилого историка. Чудесное там излечение или нет, а время своего не упустит. В факультетском списке ушедших в отставку профессоров он значился под фамилией Йововиц. Национальность и паспортный возраст сменил, а
