Я мрачно хмыкнул.
— Уж какой ее сами сделали…
Он взглянул на меня без улыбки.
— Вы, как обычно, плохо представляете, о чем говорите. У вас вон от единственного бесчеловечного поступка чуть крыша не поехала. А с такой душой… Больше всего мне захочется, чтобы Вселенная сгорела в огне. Превратилась в золу. В мелкие угольки, в пепел, на котором уже ничего никогда не вырастет. А уж я бы вволю поплясал на пепелище…
Сказано это было с таким чувством, что не оставалось сомнений — подобные видения посещали некроманта и сейчас, безо всякой души.
В угольки… Я запрокинул лицо, и в зрачки мне обрушилось звездное крошево. Я не различал того, что увидел в пустыне — левый глаз мой начисто утратил всякие сверхъестественные способности. Просто звезды. Под ними деревня — несколько десятков домов. В соседнем дворе заливается шавка, может, чует пьяных. Говорят, собаки пьяных не любят. От реки, невидимый за деревьями, наползает туман.
Я полез в левое голенище и нащупал доставшийся мне в наследство от Нили нож. Вдоволь глотнул пустого ночного воздуха и быстро — чтобы не передумать — полоснул себя по правой ладони. Выступила кровь.
— Что вы делаете?
— Дайте руку, Иамен.
…Что может быть глупее, чем предлагать братание тому, кто вовсе не стремится быть твоим братом? Разве что долго и сосредоточенно плевать против ветра. Иамен побелел так, как не бледнеют от водки, и отодвинулся.
— Не надо. Вы этого не хотите.
— Я не хочу?
Алкоголь стремительно улетучивался из башки. Некромант смотрел на меня чуть ли не с ужасом — так глядел он разве что в камере, когда я принялся вдруг сочинять стихи. Ладонь моя в тусклом фонарном свете уже вся почернела. Я отложил нож и отвернулся.
И услышал:
— У меня был брат.
Некромант сказал это так, будто упомянутого брата он лично прикончил.
— И?
— И он умер. Когда мы были детьми.
Я пожал плечами. Ну что ж, невезуха ему с братьями. Наверное, в отца.
Шавка, то ли почуяв свежую кровь, то ли унюхав бродившего за деревней волка, разбрехалась совсем яростно.
Я был так поглощен упоением собственной глупостью, что не сразу понял, отчего за спиной раздалось сдавленное шипение. Все же некромант очень плохо переносил боль, что при его занятиях довольно странно.
— Давайте руку.
Я обернулся. Иамен сграбастал мою окровавленную ладонь. Сплел пальцы с моими и подставил бутылку. Тяжелые капли медленно, неохотно растворились в болтающейся на донышке сивухе. Ровно на два глотка.
— Надеюсь, хотя бы клятву произносить мы не будем?
— Не будем.
С Ингри и Ингвульфом мы просто хлебнули бражки и торжественно обещали друг другу вечное братство. Никаких кровавых ритуалов — но и мы были тогда подростками, и все повидавшее озеро Хиддальмир, принявшее наши обещания, казалось достаточно надежным зароком.
Я глотнул из бутылки и передал ее Иамену.
— Self?served Bloody Mary, — мрачно усмехнулся он, и все же выпил.
Отбросив пустую бутылку, некромант лег на спину, закинул руки за голову и снова уставился на небо. Смотрел он так долго и пристально, что мне вдруг стало не по себе.
— Что вы там высматриваете?
— Запоминаю, как расположились в эту ночь созвездия. И жду рассвета.
Восток и вправду уже наливался предутренней синью. Стало еще прохладней. За невидимой рекой быстро собирались тучи, с воды поднимался белесый туман. Соловей умолк, и умолкла собака. Ручейки тумана протянулось от низин, топя улицу под нами в молочном озере. Когда солнечная макушка вырвалась, наконец, из?за темной кромки приречных берез, тучи отразили малиново?алое зарево — так вспыхивает световая дорожка на море.
— Смотрите, Ингве. Такой красоты вы больше не увидите.
Я обернулся на голос некроманта и ахнул. Улица исчезла. Исчезло все, кроме маленького пятачка крыши под нами, молочного тумана внизу и туч наверху — и там, в облаках, отражались тысячи и тысячи рассветов. Облака были разные: кучевые, перистые, клочковатые, легкие, как пух, и тяжелые громады, в которых уже посверкивали искры грозовых разрядов. И плещущий сквозь них свет тоже был разный: желтый, малиновый, алый, оранжевый, зеленый, багряно?красный и пронзительно?голубой. Нас окружил сверкающий тысячегранник, гигантская линза сияния.
— Что это, Иамен?
Некромант обернулся. Глаза его горели тем же переливчатым светом, что и купол над нами. Он задумчиво проговорил:
— Мне рассказывали, что, когда старые пути обрываются или заканчивается, утром первого дня мир зависает на перепутье. Размышляет, куда бы податься. И тогда, если солнце встает в облаках, можно увидеть отражения всех рассветов над Садом.
— Каким еще садом?
— Садом Расходящихся Тропок, Ингве, каким же еще?
Иамен улыбнулся чему?то и кивнул на небесное зарево.
— Выбирайте, куда бы вам больше хотелось.
Я всмотрелся. Все восходы показались мне одинаково прекрасными, даже те, где свет едва пробивался сквозь грозу… Нет, не все. Слева от нас, между аквамариново?синим и алым солнцем, тучи сбились в сплошное черное полотнище — и из центра пятна била корона ослепительно?белых солнечных копий. И тучи, и, особенно, слишком яркие лучи мне почему?то совсем не понравились.
Иамен проследил направление моего взгляда и усмехнулся.
— Я так и предполагал.
Он легко вскочил, закинул за плечо катану и подошел к самому краю крыши, где языки тумана откатывались и вновь набегали ленивым прибоем.
— Прощайте, Ингве.
— Вы что, правда уходите? Туда?!
— А почему бы и нет? Там, кажется, забавно… А по здешним счетам, как говорится, уплачено. Даже по тому, который я никак не рассчитывал оплатить.
Тут некромант покосился на свою разрезанную ладонь. И добавил:
— Вы, я так понимаю, со мной не идете?
Я подумал. И медленно покачал головой. Он не стал настаивать, лишь пожелал:
— Тогда удачи.
Иамен уже отворачивался, когда я крикнул: «Постойте!» — и подтолкнул к его ногам Тирфинг.
— Возьмите меч.
Тирфинг обиженно заворочал, а я чуть не прыснул. Всего?то восемь месяцев назад я так же пытался всучить некроманту свежевыловленный из озера Наглинг. Всего?то восемь месяцев и две?три смерти назад, какая малость… какая сволочная, черная дыра.
Бровь некроманта удивленно поднялась.
— Вы решились расстаться с семейной реликвией? Я вас не узнаю.
— Он мне больше не нужен.
— Откуда такая уверенность?
