систематизированные авторами в первом очерке — 'Поведение людей во время эпидемической катастрофы', — наводят вот на какую мысль.
Если согласиться, что социальное проектирование — это фактически понуждение к взаимодействию в рамках сконструированных нами (социальными конструкторами) правил, то даже патологии (например, возбудителей массовых инфекционных заболеваний) можно рассматривать как некий формообразующий агент в социальном проектировании. Так, пандемия ВИЧ-инфекции вызвала колоссальные изменения в социальной организации современных людских сообществ. Таким образом, конструирование новых патологий (биологическое оружие, например; а сейчас — генетическое) — это тоже механизм (и весьма эффективный!) социального проектирования и управления. Недаром авторы 'Очерков истории чумы' отмечают: 'С удивительным постоянством, от одной эпидемической катастрофы к другой, человек проявляет себя определенными стереотипами поведения'. (Большое количество фактического материала, подтверждающего такую точку зрения, можно найти и в монографии:
Но все дело как раз в том, что очень редко удается так сконструировать эти правила, чтобы субъекты социума стали по ним играть, переформатируясь в 'бессубъектное сообщество', т.е. в объект социального проектирования. Чумные эпидемии — как раз тот редкий случай...
Вместе с тем другие утверждения, десятилетиями казавшиеся строгими научными моделями, наоборот, приобретают статус метафор. Например, то, что крысы — первичный резервуар возбудителя чумы Y. pestis и главные его разносчики. Ничего подобного. 'Те территории, на которых возбудитель чумы поддерживается эпизоотиями среди грызунов, следует рассматривать как 'вершину айсберга чумы', — подчеркивают авторы 'Очерков'. 'Подводная' же, наиболее опасная часть скрыта от нас буквально в глубинах тектонических процессов. Поэтому авторы даже предлагают ввести новое понятие в эпидемиологию чумы — 'цикл дестабилизации экосистем 'простейшие — Y. pestis'. Судя по всему, Y. pestis может миллиарды лет (sic!) существовать как истинный паразит одноклеточных организмов, обитающих в почве.
Вот и последний, 37-й очерк называется символично: 'Дремлющая' чума конца ХХ столетия'. В 90-е годы глобальная регистрируемая заболеваемость чумой не превышала 5419 случаев (1997 г.) в год. Вспышки чумы были зафиксированы в 24 странах, и почти 70% из них — в Африке. 'Считаются установленными границы многих природных очагов чумы, — отмечают авторы 'Очерков'. — О чуме как о 'море' уже не вспоминают. Сегодня она производит впечатление полностью контролируемой человеком болезни'. Однако... В 1994 году, после 15-30-летнего перерыва, чума появилась в Малави, Мозамбике и Индии (в этой стране, кстати, природные очаги чумы считались к тому времени совершенно угасшими); еще через три года — в Индонезии. Уже как закономерность стали высеваться штаммы Y. pestis, устойчивые к стрептомицину.
Чего ждать?
'...Можно ожидать, что у Y. pestis, древнейшего обитателя почвенных амеб, больше 'заинтересованности' в своем существовании именно в почве, а не среди не так давно по масштабам геологического времени распространившихся по поверхности планеты прямоходящих узконосых приматов, относящих себя к виду Homo sapiens sapiensis. Сегодня они есть, завтра их нет; амебы же будут всегда'.
Короче, полный pestilence (чумной мор).
