В звуках ночи теперь различимы наши с тобой голоса. Дыхание, синхронное с тактом стрелки, бегущей по кругу, усиливает притяжение тел друг к другу. Балансирует день, едва справляясь с тяжестью снов. Мы были бы вместе!.. Но никто не сорвет друг с друга оков, никто не посмеет нарушить стройный порядок дел, каждый дорожит неприкосновенностью тел. Уверенность в том, что стойкость свойственна не только камням, усложняет сюжет мелодрамы. А я все хотела себе доказать, что нет безупречнее гаммы, разбросанной в твоих словах… Но все, к чему велся этот рассказ, мне ночью опять предъявило отказ. 1994
* * * Как часто люди боятся признаться в том, что их друг к другу тянет, боятся быть непонятыми, отвергнутыми… Но ведь жизнь — короткая цитата, и, по-моему, мы просто обязаны прочесть ее от начала до конца, не упустив ни одной буквы. Не нужно робеть!
Горячее горло. На влажной траве остывшие угли… Темнеет твой профиль — набросок черного герба. В чьих-то глазах я — не лучше бездарного клерка, пытающегося растопить последний ледник черновиками писем. 1994
Я знаю, мы наверняка с тобой расстанемся. Так просто — без мотовства и без погоста расстанемся, ну а пока — люби меня! За то, что я, а не другой. За то, что бледный и худой, рассеянно распахнут дням, за то, что глуп не по годам, за то, что преданность, как бич, (ее бы вымыть и подстричь) во мне, рожденная тобой, р-р-рычит, как пес сторожевой. За то, что все к твоим ногам! Могу и больше, но не дам, не унесешь, боюсь, устанешь, в углу тряпьем лежать оставишь, за жемчуг слов в моих зубах, за звон разорванных рубах во время танцев рук во тьме, за то, что не был на войне, за то, что ты мне — навсегда, за горечь «нет» и хрупкость «да»… Квадраты комнат растянулись в круг монотонности годов… Вокзал, перрон… не обернулась… Ты хочешь новых городов. Я знаю — мы наверняка с тобою встретимся. Так просто — без рукопожатия и тоста, встретимся. Ну а пока я жду тебя! 1994
