как жилось тебе в обклеенных обоями стенах, под небом белил, под солнцем люстры, чьи окна ласкали твой взгляд? И все-таки кто из нас тогда оказался прав: тот, кто оберегал другого от светских речей, не утомляя ни словом, ни телом, не зажигая под вечер свечей, или марающий мелом асфальт под окном и солнечным ветром, звенящий о том, что скоро погасят на улицах свет,— время гулять, почему бы и нет? Скажи, как жилось тебе, хватая воздух ртом, не касаясь перил, дырявя вены с верою в то, что завтра где-то за гранью полей ты сможешь успеть и вернуться к ней… Но тщетны попытки сделать полет из паденья, когда на завтрак тебя поджидает варенье. 1996
* * * Милое студенчество — когда все чистое, «без кожи», и ты без устали чего-то ждешь, а оно так и не случается…
Я выпила джин-тоник «Черчилль». Бутылочку поставила на выходе у эскалатора в газетную кювету. Рядом на полу отдыхала жестяная родственница — тоже тара. «Прощайте», — мысленно сказала я им, как говорят всем умершим — опустошенным, и вышла на Невский. 1996
Я превращаюсь в черепаху, обрастаю корой в девять метров. Мой мотылек выбился из сил, мой лев превратился в толстую ленивую кошку, мой ребенок стал седым. Когда-нибудь все это закончится, а из кокона на свет проклюнется чудесная суть. 1996
Апрельское серебро размокло под ногами. Не обещал день быть теплым. Сижу на подоконнике и смотрю, как пушистые зерна снега пытаются скрыть оттаявшие трупы. 12.04.1997
* * * Весна одновременно фатальна и восхитительна. Особенно апрель. В нем — сразу все времена года: и сама весна, и холодная зима, и жаркое лето, и классически-мраморная осень. Это всеобъемлющий месяц — этим он мне и нравится. И зеленым пушком начинающейся листвы — в этом такая надежда, хрупкость, тонкость…
