иллюминатором.
В душе имелось два страстных желания. Первое – содрать с себя одежду, залезть под душ и долго, с наслаждением, мыться. Второе было более прозаическим – страшно хотелось зевать. За неимением возможности немедленно осуществить первое желание, Никита вовсю осуществлял второе. Тем более что оно хорошо снимало боль в ушах, возникающую от перепада давления при снижении самолета.
Приземлились в потемках, но, пока самолет выруливал на стоянку, рассвело. В приподнятом настроении – и куда только зевота подевалась? – Полынов сбежал по трапу на бетонные плиты Шереметьева и зашагал к зданию аэропорта. Утренняя прохлада бодрила, а предвкушение, что не пройдет и часа, как он смоет с себя пыль и грязь Африки, настраивало на радужный лад.
Российский таможенник не отличался воспитанностью и вышколенностыо немецких стюардесс. При виде пассажира в мятых, грязных шортах и такой же по свежести рубашке глаза его вылезли из орбит, а нос брезгливо сморщился.
– Откуда ты такой взялся? – недоуменно рыкнул он.
А вот этого Полынов не любил. Органически не переносил чванства и высокомерия.
– Из Африки, однако, господин хороший, – состроил он лучезарно дебильную улыбку. – С международного симпозиума по вопросам разведения и выпаса племенных козлищ. Никак не слыхали, что ли?
– Оно и чувствуется… – Таможенник помахал у себя перед лицом раскрытым паспортом Полынова. – Где багаж?
– Однако с собой нетути, – изображая из себя крестьянскую простоту, развел руками Никита. – Мой багаж токмо по дипломатическим каналам идет.
– Проваливай! – Таможенник раздраженно швырнул паспорт на стойку. – Козлопас…
– Премного благодарен, – расшаркался Полынов. – Нижайше кланяюсь… Как погляжу, добрейшей вы души человек!
Таможенник не нашел слов, и Полынов побыстрее ретировался. «Ну уж на последующих пассажирах он душу-то свою „добрейшую“ отведет», – на ходу подумал Никита.
На площади у здания аэропорта Полынов остановился. Похоже, своей спешкой сам себе создал трудности. Слишком быстро добрался в Москву из Центральной Африки – вряд ли Веретенов ждет его так рано. А это значит, что встречающих не будет и надо добираться самому. С его же внешним видом плюс «экзотическим» запахом – проблема из трудноразрешимых. Впрочем, за доллары московские таксисты куда хочешь – хоть обратно в Центральную Африку – доставят. Знай только валюту отстегивай.
Так оно и оказалось. Не успел Никита оглядеться, как возле него затормозил потрепанный оранжевый «жигуленок». Передняя дверца распахнулась, и молодой чернявый водитель радушно предложил:
– Садись, подвезу!
Лицо у парня было простоватым, добродушным.
Именно с таким лицом частным извозом и заниматься – у клиентов больше доверия вызывает.
Полынов на всякий случай оглянулся – нет ли встречающих, однако площадь перед аэропортом была пустынна. Пассажиры с каирского рейса еще получали багаж, а других рейсов в столь раннее время, похоже, не было. Никита снова перевел взгляд на «Жигули» – оранжевый цвет машины ярко воскрешал в памяти «Лендровер» вице-консула Ненарокова, – поморщился, но, махнув на плохую примету рукой, сел на переднее сиденье и захлопнул дверцу.
– Алексей, – представился парень, трогая машину с места.
Полынов равнодушно кивнул. Вступать в пустые дорожные разговоры он был не намерен. А говорить, куда ехать, пока не стал – дорога на Москву здесь одна. Где-нибудь в центре придется убивать время до семи утра и лишь только затем можно будет позвонить по телефону.
Парень покосился на него, промолчал и увеличил скорость. За окном замелькали голубые от утренней дымки стволы берез и синие сосны. В столь ранний час шоссе было пустынным, и создавалось впечатление, будто едут они где-то далеко-далеко от столицы среди бескрайних лесов, и только асфальт дороги напоминает о цивилизации.
Не доезжая до Петербургского шоссе, шофер внезапно сбросил скорость и свернул на неширокую, петляющую по лесу дорогу. Полынов подобрался и в упор уставился на водителя.
– Это куда же ты, Леша, меня, молоденькую и неопытную, везешь? – криво усмехаясь, процедил он.
– А на дачу к Веретенову, Никита Артемович! – ответил парень.
Он глянул на Полынова, и они дружно расхохотались. Действительно, где-то здесь, на берегу Клязьмы, у Веретенова была дача.
– Конспиратор! – отсмеявшись, покачал головой Никита. – Не мог сразу представиться? Наиграешься еще в шпионы, надоест…
– Минутку, Никита Артемович. – Алексей достал из кармана сотовый телефон и набрал номер.
– Доброе утро, Роман Борисович! – сказал он. – Племянник дяди Коли только что прибыл. Да, да…
Минут через пятнадцать будет у вас.
Алексей спрятал телефон и повернул голову к Полынову.
– А что же вы без багажа, Никита Артемович?
– Хорошо, что ноги унес… – пробурчал Никита. – Сидел я в тюрьме в одной неназываемой стране как злостный российский шпиен. К счастью, удалось бежать через канализацию. Запашок ощущаешь?
– Есть немного, – согласился Алексей. Однако, несмотря на свою простоватую внешность, изобразить на лице искреннюю веру в откровенную «развесистую клюкву» ему не удалось. – Только почему-то их дерьмо навозом попахивает.
– Тебе-то откуда знать, как заграничное дерьмо воняет? – снисходительно усмехнулся Полынов.
– Да уж известно, – неожиданно серьезно ответил Алексей. – Приходилось нюхать…
Полынов промолчал и внимательно посмотрел на водителя. Не такой-то он и молодой – лет ему отнюдь не двадцать три от силы, как с первого взгляда показалось. Все тридцать точно будет. Ровесник. Зря с ним так, свысока, разговаривал…
Алексей снизил скорость, свернул с шоссе на неприметную дорогу и, остановившись возле опущенного шлагбаума, посигналил. Из сторожки вышел суровый милиционер с автоматом на груди, бросил взгляд на номер «Жигулей», затем – на водителя и махнул рукой кому-то в сторожке. Шлагбаум поднялся.
И Полынов еще раз непроизвольно отметил, что непростым, видимо, человеком был Алексей, если охрана правительственных дач знала и затрапезные «Жигули», и его самого.
Дача Веретенова выгодно отличалась от современных загородных резиденций власть имущих, больше похожих на крепости с глухими стенами и окнами, забранными пуленепробиваемыми жалюзи. Это была постройка еще того времени, когда в стране понятия не имели ни о киллерах, ни о криминальных разборках и дачи строили с балконами, соляриями, помпезными колоннами – то есть для отдыха на природе, а не с целью защитить жизнь. Здесь было все, что положено иметь загородному дому: большие окна, открытая веранда на первом этаже и широкая терраса на втором с видом на небольшой декоративный парк и излучину реки. Любил Веретенов простор и не собирался себя ограничивать четырьмя стенами, хоть, разумеется, и понимал, что найдется немало охотников посмотреть на него сквозь оптический прицел. Но настоящая охрана тем и отличается, что не мозолит глаза, а занимается своим делом.
Ворота дачи открыли двое штатских ребят из личной охраны. Открыли так же молча, как и милиционеры – шлагбаум при въезде на территорию дачного поселка, но эти, внимательно посмотрев на водителя, кивнули в знак приветствия. Алексей им ответил таким же кивком.
Лишь только шины «Жигулей» зашуршали по дорожке, как на крыльце появился хозяин дачи, Роман Борисович Веретенов собственной персоной. Худощавый, лысоватый мужчина лет сорока пяти, с большим крючковатым носом, немного сутулый, он на первый взгляд не производил впечатления. К тому же был он порывист в движениях, говорил быстро, отрывисто, иногда глотая слова, и от этого казалось, что он не имеет своего собственного мнения и всегда готов не только согласиться с чужим, но и принять любую точку зрения. Однако на деле все было абсолютно не так. Видимость покладистости не соответствовала делам Веретенова. Ни к каким политическим партиям – ни к левым, ни к правым, ни к центру – он не примыкал, а был, не только на словах, но и на деле, сторонником одного направления – здравого смысла. Именно поэтому его постоянно привлекали к работе в правительстве, когда требовалось провести в жизнь
