ал-Фурат, вторых возглавлял Али ибн Иса. И те и другие стремились подорвать позиции противника, не гнушаясь любыми интригами: взять хотя бы происки, которые велись против Али ибн Исы, после того как он сумел договориться с карматами и добиться от них перемирия. Но и среди самих суннитов больше не царило согласие: ханбалиты, будучи ригористами и резкими антишиитами, вынуждены были искать у вазира ал- Хакани поддержку, в которой им отказал Али ибн Иса.
Эти раздоры, серьезно волновавшие правящие круги, задевали и народ, в котором не прекращалось брожение, ощутимое в момент знаменитого процесса над мистиком ал-Халладжем, этим экстатичным суфием, который выступал также как народный проповедник и в качестве такового принял сторону Ибн ал- Мутазза и проповедовал реформу халифата. Преследуемый Ибн ал-Фуратом, арестованный спустя несколько лет и преданный суду после долгих месяцев заключения, обвиняемый одними за отступнические шиитские доктрины и карматскую пропаганду, другими — за шарлатанство, ал-Халладж в конечном счете был осужден на смерть одним из багдадских кади и казнен по приказу халифа, и никто не осмелился заступиться за него, настолько ощущалась всеми необходимость какого-либо примера, чтобы успокоить возбуждение умов.
Эти глубокие разногласия религиозного происхождения, которые охватывали все этажи общества и которые тщетно пытались примирить последние независимые халифы, приняли еще более серьезный размах, когда аббасидские суверены окончательно передали реальную власть эмирам — чаще всего шиитских убеждений. Завершавшееся тогда территориальное дробление империи, в которой традиционный глава исламской общины оказался бессильным повелевать, усиливало уже давно существующие тенденции к религиозному разделению, которые становились все более упорными, по мере того как каждая новая региональная династия принимала на своей территории собственную доктринальную систему. Суннизм и шиизм, таким образом, положили начало разделению исламского мира, в то время как иранские и тюркские элементы все больше утверждали свое господство в восточных регионах, а западные провинции, возмущенные багдадской властью и одновременно сильно взбудораженные сектантскими движениями, готовились внезапно, с приходом фатимидской династии, получить роль первого плана в последующей истории ислама.
Глава 3
ПРОВИНЦИАЛЬНЫЕ ЦЕНТРЫ И РАСПАД ИМПЕРИИ (900—1260)
Аббасидская династия в течение двух столетий отождествлялась с исламской империей, суверены которой установили в принципе автократическое правление. Под ее эгидой халифская власть обрела несравненный блеск, несмотря на все перипетии беспокойной истории, которая, на взгляд из Ирака, сводилась в основном к непрерывно возобновляемым попыткам более эффективной организации центральной власти. Тем не менее провинции начинали жить своей собственной жизнью, даже когда Багдад оставался бесспорной столицей империи и еще не стал на три столетия прибежищем халифского псевдомогущества. С конца IX в. они осознали свое возрастающее в рамках общеимперского равновесия экономическое и культурное значение, позволяющее их оригинальным городским центрам играть свою роль в эволюции исламского общества. Локальные бунты, необратимо подрывавшие власть Аббасидов, мотивировались уже не только недовольством угнетаемого, неспокойного населения. Они становились свидетельством новой исторической реальности, отражающей своеобразие стран, в которых отношения между местным населением и арабизированными мусульманами складывались всякий раз по-своему.
Глубокая разнородность исламского мира фактически усиливалась даже после временной унификации, проведенной благодаря усилиям Умаййадов и первых Аббасидов. Вливание новых этносов породило сложную ситуацию, которую можно было бы назвать настоящей национальной мозаикой. Иранцы, занимавшие всю восточную часть империи, за исключением Синда, в областях, близких к Туркестану, уже смешивались с тюрками, из которых в основном рекрутировались наемники в халифскую гвардию. Арабизированные семиты Месопотамии и Сирии держались обособленно от египетских коптов, и во всех регионах чисто арабский контингент составлял довольно незначительную пропорцию, которую невозможно оценить, но которая постоянно сокращалась вследствие многочисленных союзов между арабами и неарабами. Кроме того, давали о себе знать последствия сожительства с рабынями славянского, греческого или африканского происхождения. На западе берберы доминировали, очевидно, во всем Магрибе, но мусульманская Испания давала пример этнического смешения, характерный для Востока: с завоевателями- арабами и арабизированными берберами смешивалось исконное андалусское население, не считая «славянских» наемников, рекрутированных властелинами Кордовы.
Все эти разнородные группы кичились своей самобытностью, вследствие чего возникали жестокие споры относительно достоинств арабов и неарабов, споры, отголоски которых сохранились в произведениях литературы и которые в зависимости от региона характеризовались той или иной, иногда достаточно острой, социальной напряженностью. Если в восточных провинциях прежде всего сталкивались интересы арабов и иранцев, то в Испании речь шла о потомственных арабах и андалусцах. Повсюду арабская культура, сумевшая навязать себя исламскому миру в течение IX в., получала тот или иной нюанс под влиянием локальной культуры, которая в условиях окончательного распада империи смогла получить возможность независимого развития.
Эти локальные культуры, благодаря разгулявшимся в аббасидской среде религиозным, племенным и политическим раздорам, были отныне представлены новыми, более или менее автономными династиями, делившими территорию исламского мира и сменявшими друг друга со скоростью, способной смутить и утомить историка. Но за династиями и личными амбициями, бывшими обычно причиной временного успеха, стояли идеологии, составлявшие их реальную силу и придавшие им своеобразие.
Фатимиды и Буиды в конце X в.
Оказавшись на востоке лицом к лицу с расцветом наступавших и умножавшихся полунезависимых династий, аббасидский халифат должен был столкнуться также с конкурирующими халифатами, подвергавшими сомнению его легитимность, такими как халифаты испанских Умаййадов и, особенно, фатимидский халифат в Египте.
Испания в конце первого тысячелетия и походы ал-Мансура
После того как Кордовский халифат перешел молодому принцу Хишаму И, неспособному выполнять свои обязанности, «мажордом» ал-Мансур в конце X в. захватил власть и между 981 и 1002 г. провел около 50 серьезных военных походов с целью сорвать готовившиеся христианскими королевствами атаки против мусульманской Испании. Наиболее значительные из этих кампаний — которые можно считать образцом войн против неверных на границах мусульманского мира — были нацелены на Симанкас, Барселону, Леон, Сантьяго-де-Компостеллу и Серверу.
В Испании эмират, скромное начало которого было показано выше, в течение полутора столетий вел свое особое существование, и при этом его глава не испытывал потребности объявлять себя равным аббасидскому халифу. Умаййады, правившие там, опираясь на арабские кланы, обосновавшиеся в наиболее богатых регионах, и защищая с помощью берберских войск всегда слабые северные границы, не сумели полностью навязать свою власть коренному населению, которое лишь частично было обращено в ислам. В конце IX и особенно в начале X в. бунт в Малаге, вдохновляемый местным лидером, неоднократно ставил под угрозу авторитет Кордовы, тогда как арабские аристократы в разных регионах демонстрировали опасную непокорность. Между тем все изменилось с появлением нового эмира, сильной личности — Абд ал-Рахмана
