Что касается исламского Запада той же эпохи, то считается, что он представлял собой нечто весьма отличное от восточного мира, а начиная с эпохи Сельджукидов, как писал Ж. Соваже, «Восток и Магриб повернулись друг к другу спиной». Это, казалось бы, бесспорное утверждение — поскольку исламский Запад не переживал тогда тех политических и социальных трансформаций, которым подверглись регионы прямого сельджукидского влияния, — требует, однако, уточнений, ибо связи между двумя частями мусульманского мира никогда не были разорваны столь однозначно, как иногда полагают. Напротив, в их истории XI–XIII вв. возникают поразительные аналогии.
Мусульманский Запад в начале XIII в.
Прежде всего, развернувшееся в Ифрикии под эгидой Зиридов в начале XI в. движение суннитской реставрации в некоторых отношениях напоминает происходившую в это же время в восточных провинциях аббасидской империи эволюцию. Так, например, в обоих случаях на защиту суннитского ислама встали неарабские династии — турецкая и берберская. Хотя вторжение бану хилялей, произведшее сильное впечатление на позднейшего автора Ибн Халдуна и круто изменившее этническое, политическое и экономическое равновесие Ифрикии в ту эпоху, завершилось, как утверждает Ж. Марсэ, освобождением Берберии от «восточной опеки», это был главным образом политический разрыв. Берберские династии, появившиеся в Магрибе в последующие десятилетия, по своим политическим и религиозным программам оставались, в сущности, близкими восточному менталитету.
Алморавиды, грубые кочевники из Сахары, жившие общиной в «военных монастырях», проповедовали строгую дисциплину, вдохновленную маликитской доктриной, которой проникся их вождь Ибн Йасин. Эта ориентация была ими воспринята от знаменитого факиха из Кайруана, который, со своей стороны, получил образование на Востоке, у лучших наставников своего времени. Высокая роль правоведов при Алморавидах объясняет, почему, например, требовалось одобрение ученых, чтобы Йусуф ибн Ташуфин, основатель Марракеша, принял решение о походе в Испанию, где сверг еще существовавшие мусульманские эмираты и нанес христианским королям суровое поражение под Заллака в 1086 г. Эта ситуация сопровождалась усилением традиционалистского духа, алморавидский режим боролся не только против пережитков шиизма или хариджизма, но и против догматической теологии, что объясняет, согласно А. Лаусу, вынесенный в 1109 г. приговор сочинениям ал-Газали, которые были торжественно сожжены в Кордове. Но это не мешало подъему искусств, который проявился, например, в архитектуре под влиянием утонченного двора, все более и более увлекавшегося андалусскими привычками.
Что касается династии, пришедшей на смену в начале XII в., это была династия Алмохадов, или «сторонников божественного единства», основанная Ибн Тумаром, загадочной личностью берберской расы, тоже побывавшей на востоке. О нем нам мало что известно: согласно легендарному преданию, он встречался там с известным мыслителем ал-Газали. Как бы то ни было, после высадки на берегах Ифрикии он с проповедью нового учения добрался до крайнего Магриба, в свою очередь представляясь в качестве махди. В плане теологическом его позиция, в сущности, вдохновлялась ашаризмом, если не мутазилизмом, который тоже стремился к сохранению истинного божественного единства. В юридической области Ибн Тумар основывался на классических источниках права, хотя и резко отмежевывался от известных школ.
В Тинмале в 1124 г. было, таким образом, организовано небольшое революционное горное государство, включавшее совет из десяти пропагандистов и ассамблею из пятидесяти человек, отбираемых по степени миссионерского рвения. Затем Ибн Тумар развернул борьбу против Алморавидов. Его преемник и ученик с детских лет Абд ал-Мумин, правивший в 1130–1136 гг., без колебаний приняв халифский титул «эмира правоверных», сумел свергнуть ненавистную династию, Навязать алмохадское господство всему Магрибу и установить своеобразный протекторат над эмиратами Андалуса. Между тем его потомки, столкнувшись с восстаниями в Магрибе и атаками христианских королей в Испании, потерпели поражение при ЛасНавас-де-Толоса в 1213 г., которое повлекло утрату большей части мусульманских территорий, за исключением Гранадского эмирата. Это был конец периода, отмеченного прежде всего интенсивностью поощряемой суверенами интеллектуальной жизни, когда исполненный восточных влияний стиль заявил о себе в декоре и проектировке зданий, а философская мысль ознаменовалась недолгим, но плодотворным оживлением. После этого магрибинская империя распалась, чтобы уступить место трем берберским эмиратам: Меринидов на западе, тлемсенских Абдалвадидов в центре, Хафсидов в Ифрикии. Все эти государства были абсолютно автономными и относительно процветающими, хотя претензия Хафсидов добиться незадолго до падения Багдада признания их в качестве халифов останется неудовлетворенной.
На смену им придут другие династии, не менее щепетильные в отношении своей независимости, но ограниченные узкими рамками своих владений и всегда уязвимые для внешних ударов, приходящих либо с Востока, либо из Европы, переживавшей разгар экспансии, и исламское господство в Испании постепенно сведется к единственному эмирату Насридов, известному прежде всего развалинами дворца-цитадели Альгамбра в Гранаде и последними отблесками угасающего испано-мавританского искусства. Начиная с этого времени арабская цивилизация Запада сосредоточилась на собственной проблеме сохранения в несовершенной и застывшей, но тем не менее чаще всего узнаваемой форме фундаментальных черт классической цивилизации арабского ислама.
На Востоке, напротив, эта самая цивилизация, которую уже трансформировало сельджукидское вторжение, и дальше будет претерпевать из века в век и в зависимости от региона новые глубокие сдвиги, упрямо сохраняя под новыми личинами тот образ, который она имела некогда в своем раннем имперском Средневековье. В частности, вследствие тюркских нашествий, усугубленных монгольским вторжением XIII в., в ней постепенно выделились три общности, даже, можно сказать, три мира. С тех пор к востоку от обозначенной Ираком границы сложился иранский и индоиранский мир, где после смутных лет под властью Ильханов и их последователей воцарились династии Сефевидов и Моголов, каждая из которых управляла половиной этой огромной области. В тюркском мире утвердились Османы, разгромив анатолийские племенные государственные образования, в среде которых они первоначально обрели свою силу, и на века выстроили новую, полуевропейскую-полуазиатскую империю. Наконец, арабский мир Ближнего Востока, остававшийся вплоть до XVI в. под властью мамлюков, даже под османским влиянием сохранил оригинальность своей исключительно арабоязычной культуры.
Но самое поразительное, что в этих разных мирах свойственные исламской цивилизации и далекие от исчезновения принципы управления и социальной организации никогда не теряли своего значения и адаптировались к этническим и географическим особенностям, претерпев соответствующие изменения. Поэтому в турецком и персидском мирах сложились представления, во многих отношениях подобные тем, которые существовали в средневековой арабской среде, и, таким образом, оказавшиеся в жесткой конфронтации с западными концепциями.
История исламских цивилизаций XIII–XIX вв., которая характеризовалась упорной и ностальгической имитацией имперского аббасидского общества, есть, в сущности, история материального приспособления, не прекращавшегося никогда и всегда недостаточного. В области техники, социальной организации и интеллектуального творчества Восток, пусть менее косный, чем Магриб, но тоже зависимый от своего прошлого, постепенно позволил опередить себя немусульманскому миру, который он воспринимал как глубоко чуждый, и потому реагировал на его эволюцию исключительно враждебно, что приводило иной раз к трагическим последствиям. Таким образом, исламская религия сохранилась как таковая и продолжила мирно осваивать новые территории: с одной стороны, черную Африку, с другой — Индонезию. Но исламской цивилизации уже не суждено было обрести вновь ту триумфальную средневековую конъюнктуру, в которой она сумела сформироваться как единое целое и преодолеть внутренние разногласия, сознавая свое бесспорное тогда превосходство.
