– Замолчите!
Гнев подступал, подступал, как тошнота к горлу. Зачем она его слушала? Ведь хотела же еще тогда, вначале, отключить аппарат. Растоптал, растоптал, всю жизнь растоптал! Она жила и не знала, что с самого начала была отбросом, выкидышем: выживет – ладно, пусть мучается, не выживет – тоже ничего, подбросим безответной Зое Икониной. Уже в животе матери, неизвестной матери, она была больным, вредным наростом, как раковая опухоль, и чуть ее не убила. Мать не хотела ее, это ясно, оттого депрессия, а не отчего-то другого. Не хотела больной нарост, дитя с патологиями. И только тогда захотела, когда ей принесли вместо уродца здорового ребенка, захотела и обрадовалась, да так, что даже подмены не заметила, не поняла, что ребенок этот – не ее родное дитя.
– Вот так и получается, что вы – Алена Озерская…
– Замолчите! Замолчите! Я – Люба Иконина! Я – отброс и рвань, я уродина, от которой даже родная мать отказалась!
– Она не отказалась, Валерия ничего не знала.
Это она не знала, ничего не знала и жила спокойно и счастливо. Не знала, что отброс, не знала, что уродина. Да, глухая, да, вся больная насквозь, но с этим жить можно, если не знаешь… Глухота ее вообще не сильно трогала – что надо, слышит и говорит нормально, у многих в их школе со слухом было вообще никак, а у нее все-таки десять процентов. Временами ее жалели – посторонние люди, впервые с ней, с ее дефективностью столкнувшиеся: бедная девочка! Это было неприятно, но только неприятно, не страшно. С их глупой жалостью она не соглашалась: какая же она бедная, почему? Слышит плохо? Ну и что? Если бы она вдруг, внезапно, оглохла, было бы из-за чего расстраиваться, а так… Да она и не знает, как это – хорошо слышать? Никогда не испытывала такого ощущения – может, оно и приятное, но непонятное, непредставимое. А то, что больная… Ну да, печень болит, часто болит, нельзя есть жареную картошку, которую она так любит, и вообще во всем приходится себя ограничивать, но и это пережить можно. Можно, если не знать…
– Теперь вы понимаете?…
– Замолчите! Замолчите! Я вас ненавижу! Зачем вы пришли? Зачем вы мне все это рассказали?
– Я хочу вам помочь.
Гнев накатил, задушил. Вот сейчас будет то, что бывает, когда… Когда в раздевалке на фабрике они ее обступают и кричат, кричат… Глухая тетеря, глухая тетеря, у тебя даже никогда мужика не было, кто на такую польстится? На них иногда находит, и они кричат, кричат. Сами убогие, сами дефективные… Да она в ресторан с этим потому и пошла, чтобы они больше не кричали. Гнев задушил – аппарат отключать поздно, как в раздевалке, когда они уже успели сказать-прокричать. Гнев задушил – сейчас будет ужас.
Тарелка с паровыми биточками полетела на пол – хорошо еще, что не ему в голову! – бутылка, наполовину опорожненная, последовала за ней. Можно ведь просто сдернуть скатерть, одним рывком снести всю эту вражескую снедь.
Поздно! Подбежал официант, подбежал еще кто-то, схватили за руки, прижали к стулу. Смотрят с ненавистью, как все всегда на нее смотрят. С ненавистью и гадливой жалостью. Сами уроды, сами дефективные! Вырваться и головой в живот тому, который рассказал, растоптал. Вырваться и разнести к чертовой матери весь их долбаный ресторан. Все разгромить! У нее сильные руки и очень сильные ноги, из нее могла выйти отличная спортсменка. Там, в раздевалке, на фабрике, она справлялась легко.
А здесь справились с ней.
И – как же так получилось? – кончился ресторан, они идут по улице с тем, который все рассказал, растоптал, и гнев кончился. Темно, тусклым светом горят фонари, колючий снег в лицо и ветер. Холодно. Новая куртка совсем не греет – плохая куртка, купленная на китайском рынке, – и чего она, дура, радовалась, когда ее купила? Думала, красивая, модная, а скоро весна, не замерзнет. Но вот и март, а как холодно. Больше на фабрику она не пойдет – хватит, наработалась, паршивое место, и зарплата с гулькин хрен. Может быть, летом в самом деле поступит в спортивный техникум.
Он, который ее растоптал, теперь обнимает за плечи. Ну и пусть обнимает, она на него больше не сердится. Гнев прошел, гнев совсем прошел, только грустно как-то. Хорошо бы, если бы сейчас кто-нибудь с фабрики их увидел – подумали бы, что вот и у нее есть парень. Правда, он старый, но да в темноте не поймешь. Зато какой представительный. Взял бы он ее замуж, чего там, в самом деле.
– Успокоились, Любовь Романовна?
– Ага. Я извиняюсь, за ресторан и все такое.
– Ничего. Только вы больше не скандальте, ладно?
– На меня это редко находит.
– Вот и хорошо. – Обнял крепче, совсем прижал к себе, как будто он и вправду ее парень. – Мы можем продолжить наш разговор?
– Валяйте! – Люба подняла голову, улыбнулась ему весело, почти озорно. – А разве вы еще не все сказали?
– Не все?! – Он рассмеялся. – Да это было только предисловие! Главный разговор впереди. Я для чего вам все это рассказывал?
– Не знаю, но мне стало больно.
– Я рассказывал вам все для того, чтобы вы уяснили, какая произошла несправедливая вещь по отношению к вам.
– Судьба надо мной посмеялась.
– Ну, я бы не стал именно так выражаться, но в чем-то вы правы. Так что же теперь нужно сделать? Восстановить справедливость.
– Как же ее восстановишь? Я уже родилась. Какая вышла, такая есть, теперь не перекроишь.
– Да я не о том! – Он слегка рассердился, обнимать перестал, опустил руку. Без него опять стало холодно – на что он сердится?
– А о чем?
– Вы бы хотели вернуть статус-кво?
– Что вернуть?
– Стать тем, чем вы должны быть по праву.
– Это как?
– Занять свое место. – Он вздохнул, наверное досадуя на ее непонятливость. – Стать дочерью Юлиана Озерского. Юридически стать. Сместить ту, которая занимает это положение не по праву. Вы согласны?
Ну он и вопросики задает! Как же можно так – взять и сместить? Да это в голове не укладывается!
– Не согласна! Ни за что не согласна! Я лучше в спортивный техникум поступлю!
– В спортивный техникум? Зачем? При чем тут спортивный техникум? Да вас, с вашим здоровьем, туда никто не возьмет.
– Я очень сильная. У меня много силы в руках и ногах.
– Да уж, это я видел. – Он засмеялся, обидно засмеялся, насмешливо.
– Мне наш физрук в школе предлагал рекомендацию в спорттехникум, говорил, что я очень способная.
– Ну, не знаю, что он имел в виду. Может, просто хотел вас подбодрить? Во всяком случае, я вам предлагаю нечто гораздо лучше спортивного техникума. У вас будет все, что захотите, и здоровье в том числе – за деньги любые болезни лечатся. Юлиан Озерский – состоятельный человек. Соглашайтесь, зачем упускать свое счастье?
Может, и так, может, и стоит согласиться – в самом деле, зачем удачу из рук выпускать, когда она сама прилетела? Только есть в этом что-то не то, подлое что-то, нечистое. Пока непонятно, что это, но оно точно есть.
Мама – вот что! Мама, Зоя Иконина. Как же она от нее-то откажется? Она ее растила, любила, на ноги одна, без мужа, поставила, а теперь что, сказать ей: прощай, мамочка, ты мне больше никто, у меня другая семья? Нет уж, ни за что!
– Я не согласна! Я не хочу!
– Ну, не хотите, не надо! Настаивать не буду. Только стоит вам об этом подумать. Давайте договоримся так: наш разговор пусть пока останется в тайне, никому о нем не рассказывайте. Встретимся завтра и еще раз все обсудим.
