С такою речью к Святополку: Зачем затеял он размолвку? Зачем нарушил клятву он — Не изнурять земли враждою? За что Василько ослеплен, Давыду выдан головою? Когда вина была на нем, Зачем судил своим судом? Об этом дал бы братьям вести, Мы рассудить сумели б вместе. 'Не я слепил его — Давыд, — Князь Святополк на то ответил, — Великий грех на нем лежит: Он сесть на стол Давыдов метил, Хотел со мной затеять рать, И стол и жизнь мою отнять, И с Мономахом заедино Взять Туров, Пинск и Погорину. Не сам о том дознался я — Мне обо всем Давыд поведал. За то ль винят меня князья, Что я Васильке воли не дал? Вины своей не признаю Пред ними. Голову свою Сложить мне не было охоты. Пускай с Давыдом сводят счеты'. 'Уверишь братьев ты навряд, — Сказали посланные мужи, — Что не тобой Василько взят: Ты взял, — вина твоя наруже'. И разошлися до утра, Чтоб с новым днем по льду Днепра Под стольный Киев перебраться И с князем в поле посчитаться. Не захотел пропасть в бою Великий князь, объятый страхом. Жалея голову свою, Тогда бежать задумал к ляхам, И, матерь русских городов, Он Киев кинуть был готов; Но не пустили киевляне Его, бояся большей брани. Нет, не успеет Мономах Достигнуть утром переправы: Чем свет весь Киев на ногах; Но не воздвигнут величавый Стяг Святополка у ворот, Дружина княжья не зовет Смущенных граждан к обороне, И не стучат мечи о брони. Великий князь, земли глава, Боится пасть в бою открытом, И Всеволожская вдова Идет с отцом-митрополитом В стан Мономаха; весь народ, Сопровождая крестный ход, Усердно молится иконам, И полон город красным звоном. Перед Владимиром склонясь, Сказала старая княгиня: 'Будь милосерд, родной мой князь! К тебе пришли мы с просьбой ныне. Князь, покажи нам милость въявь И новой скорби не прибавь В правдивом гневе к нашим болям, — Тебя о том мы слезно молим. Земли защитник ты, не враг, Не половчин, не Торчин ярый!' Заплакал горько Мономах, Услыша вопль княгини старой. И говорит он братьям речь: 'Ужель нам землю не беречь? Ее отцы трудом стяжали, А мы терзать в раздорах стали! Как сын, Василько мной любим, — Но обреку ль бедам и мщенью Людей, невинных перед ним И не причастных преступленью? Пусть бог воздаст его врагам
