– Так бы сразу и сказал, что хочешь узнать свое назначение. А то «будущее», «будущее»… Все-таки чувствуется, что мы с тобой рождены в разных краях. И языки у нас разные.
– Назначение – у неодушевленных орудий. У плуга или седла. А у человека – предназначение или призвание.
– Вот и договорились. Бьюсь об заклад, что быть королем – не твое призвание. Так Фафнир сказал?
– Та-ак… Откуда вы знаете?!
– Твой старший брат Атаульф убьет тебя, стоит ему заподозрить у тебя подобные претензии. Это совершенно ясно. Я такого навидался – страшно сказать! Вовсе не нужно быть драконом, чтобы судить о твоем призвании.
– Если так, скажите, пожалуйста, что же предложил мне дракон?
– Дай-ка подумать… Ты можешь быть воином. Это очевидно. Очевидно также, что воин из тебя выйдет неважный. Далее – можешь пойти в жрецы Спасителя. В епископы, правильно? В епископы ты сгодишься уж точно. «Свет невечерний», «открытое – сокрытое»… Складно поешь! Больше вариантов для королевича я не вижу. В сапожники или евнухи ты вряд ли захочешь. Не-ет, постой-ка. Есть третий путь! Можешь стать судьей. Как Сраоша в войске Ахура-Мазды. Будешь ходить с дубинкой и молотить по головам мздоимцев и лиходеев.
– А вот и неверно. Ни о каком епископстве речь не шла! Фафнир говорил о том, что я могу стать Ловцом Стихий, то есть магом.
– Разница как между мулом и онагром, – безучастно отозвался Конан. – И даже меньше. Могу сообщить тебе, что в тех землях, где исповедуют истинное учение Заратуштры, служителей Ахура-Мазды и Спасителя как раз и называют магами. Так что ты, сам того не ведая, не перечишь мне, а лишь подтверждаешь мною сказанное.
Зигфрид совсем приуныл. Может, и впрямь не было у Фафнира особого знания?
Но тут же укорил себя за святотатственную мысль. Как это не было?! Что значит не было?! Ведь самое главное – не что, а
– Хорошо же… Пусть разницы нет… – Голос Зигфрида срывался, но он изо всех сил стремился сохранить самоконтроль и старательно строил фразы. – Если вы, король Конан, притязаете на драконову мудрость… Скажите, что еще предложил мне Фафнир? Что?
В ответ Конан не по-человечьи заворчал. Или заурчал? Или забулькал? Зигфрид решил, что это у варвара от голодухи и недостатка воспитания.
– Вот что я тебе скажу, королевич, – спустя минуту отозвался Киммериец севшим голосом. – Можешь ты стать Ловцом Памяти. Нету в вашем языке лучшего названия, не скажешь попросту «воин», или «маг», или «судья». В самом деле: король – Ловец Власти, воин – Ловец Отваги. Маг – Ловец Стихий, судья – Ловец Справедливости…
С каждым новым словом Конана сердце королевича опускалось на три сажени. Теперь оно билось где-то далеко под землей. Колени Зигфрида ходили ходуном, его лицо стало мраморным.
Киммериец повторял сказанное Фафниром слово в слово.
– …А Ловец Памяти может быть кем угодно. Скальдом, воином, ярлом, берсеркером, магом. Он может быть даже золотарем. Но когда-то Ловец Памяти подожжет один-единственный храм или будет распят на косом кресте. Он напишет «Метаморфозы» или сосчитает небесные сферы. Войдя в мир, Ловец Памяти останется в нем навсегда. Как луна и звезды. Смерть его неизбежна, но память о нем нетленна. Потому и называется он Ловцом Памяти…
– Король Конан, замолчите! – сорвался Зигфрид, зажимая голову в тиски ладоней.
Но Конан будто только и ждал умоляющего вопля королевича. Он расхохотался и продолжил:
– А еще расскажу тебе о путях, которыми ты пойдешь, совершив свой выбор! Чтобы стать Ловцом Отваги – отправляйся прямиком ко двору базилевса ромеев и отыщи там аколуфа Никифора, которого после несчастливой встречи с готской стрелой прозвали Монофтальмосом, сиречь Одноглазым. Нанимайся на службу в его галатскую тагму, будь послушен во всем – и через пять лет выйдет из тебя отчаянный воин. А через пятнадцать сам станешь аколуфом и, воюя с персами, дойдешь до Евфрата. Но помни: домой ты уже не вернешься…
Поскольку Конан не обращал на протестующие вопли Зигфрида ни малейшего внимания, королевич прислонился к двери и замолчал. Прагматика взяла верх над священным ужасом – Зигфрид заключил, что выслушать напутствия Фафнира повторно будет небесполезно.
– Чтобы стать Ловцом Справедливости, иди в Сирмий, ко двору царя гуннов Атли. Галлоримляне брешут о нем, как псы: он-де людоед, дикарь, животное. Правда же их слов лишь там, где называют они Атли Бичом Божиим. Но в том и справедливость. Риторов и легистов Галлии забрал Атли силой. Академики Греции и гностики Азии идут к Атли своей волей, ценя его просвещенное правосудие и стоическую умеренность. Великолепие гуннского двора прирастает лучшими умами рассветной стороны. Найдешь в Сирмии неоплатоника Валентиниана. Сможешь с ним объясниться и будешь учить справедливость по Кун Цзы и Катону. Станешь судьей над гуннами и федератами, поедешь в Равенну и Константинополь. Но домой ты уже не вернешься…
Прославленная своей необратимостью река бытия словно бы повернула вспять. Зигфрид со всей определенностью вошел повторно в те самые воды, из которых вчера уже вышел.
А воды эти тем временем повествовали:
– Чтобы стать Ловцом Стихий, иди в Нибелунгенланд. Если дойдешь – считай себя везучим. В Нибелунгенланде найди Рюдеберг, на Рюдеберге разыщи Нифльзее. Если отыщешь – считай себя счастливым. По Нифльзее плавает круглый корабль, обшитый кожей линдвурмов. Кораблем правит карлик Альбрих. Если он оставит тебя в живых – считай себя избранным. Скажешь Альбриху, что Фафнир ему кланяется. Карлик возьмет тебя в ученики. Через пять лет станешь фюрером над всеми тварями и духами Нифльзее. Через пятнадцать лет ты превзойдешь свою природу и сделаешься Ловцом Стихий. К людям ты уже не вернешься.
Нифльзее, Озеро Мрака, вдруг представилось Зигфриду столь зримо, будто на его берегах он родился и вырос.
Вопреки названию этого черноводного горного ока воздух над Нифльзее был прозрачен, как пасхальные мысли. Пара огромных рыбин играла совсем близко от береговых валунов. Рыбьи игры подсказывали, что Нифльзее – озеро глубокое, с дном ямистым и коварным.
Хотелось есть, но вот лезть из-за этого в воду Зигфриду не хотелось совсем – застудишь брюхо, намочишь перья. Поэтому, хлопнув крыльями и капризно оттолкнув от себя землю всеми четырьмя лапами, он взмыл в воздух, намереваясь перехватить рыбу-игрунью над самой водой, когда та, осуществляя собственное скромное стремление к полету, преодолеет границу двух стихий и…
Чужие воспоминания, воспоминания Фафнира, вошедшие в плоть Зигфрида вместе с драконьей кровью, отступили.
– Какая же я дубина! – воскликнул он.
Королевич вдруг понял. Понял, что же случилось на самом деле этим утром, пока он умывался в ручье и завтракал ломтиками медвежатины, деликатно удалившись от входа в пещеру, чтобы не смущать голодного Киммерийца своим чавканьем.
Стал бы король Конан смущаться, как же! Да он сам мог смутить кого угодно!
Ни грана сомнений не осталось у Зигфрида: этот мосластый каннибал вырезал у Фафнира сердце и закатил пир горой!
А ведь королевич его предупреждал. Заклинал. Умолял потерпеть пять каких-то несчастных дней без пищи и воды. В этом нет совершенно ничего страшного – и друид, и дисциплинированный монах сказали бы, что полный пятидневный пост не вреден, а полезен, и даже очень. Он поспособствовал бы духовному, да и телесному преображению варвара. Но не-ет…
Вот и ключик к пугающей загадке. Знание Конана – заемное, почерпнутое из сердца Фафнира. А все пророчества его – суть пророчества Фафнира.
Он причастился драконьими плотью и кровью и со всей неизбежностью станет драконом. Живым или мертвым, просветленным или безумным – драконом, не человеком.
