на равных. Ты - герцог, я - коннетабль Франции.
- Да, да, встретились, - Карл нетерпеливо переступил с ноги на ногу. - И что теперь?
- Теперь у нас есть богатый выбор из двух возможностей. Ты можешь разрешить мне преодолеть три шага, которые нас разделяют. В противном случае я буду драться за это с мечом в руках.
- Дра-аться, - насмешливо протянул Карл, пытаясь заглушить страх. - Дерутся в кабаках. А здесь ты рано или поздно убьешь меня, потому что я не голем.
- Нет. Вот это меч Гельмута, если ещё не узнал, - Мартин чуть шевельнул клинком, который держал в левой руке. - И ты зря считаешь, что у человека, который смог убить Гибор и Гвискара, не было шансов победить меня. Я сам заблуждался на счет Гельмута и до конца понял насколько, когда взял его меч в руки. Я почувствовал, что меч Гельмута обитаем. И только тогда я задним числом испугался, ведь если бы тевтон спешился - он имел бы свой шанс из четырех. Не так мало. Итак, если ты примешь меч Гельмута, мы будем драться почти на равных.
- Не будем. Можешь пройти эти три шага и убить меня так, сразу. Как говорила Изабелла, не запотевая, - Карл криво усмехнулся и вложил меч в ножны.
Мартин помедлил полмгновения и сделал шаг вперед. На месте встречи герцога Бургундии с коннетаблем Франции сгустилось непрозрачное облако.
Тяжелая кудрявая башня, сплошь покрытая словно бы восковыми наплывами, молочно-белая, непроницаемая, никаких препон взору Жануария не предоставляла и вообще была безынтересна. Другое дело - разномастная свора, закрученная в медлительный тайфун, которому Карл, Мартин и присные служили оком.
Пятнадцать минут назад началось недоброе. Жануарий получил возможность запросто видеть то, что он мог видеть раньше, лишь приложив немалые усилия. А теперь весь тонкий и нежный испод бытия сам лез ему в глаза, хоть он никого и не просил об этом.
Больше всего было черных петухов с огненными гребнями. Эти сразу сбежались со всего поля, да. Жануарий не хотел, изо всех сил не хотел видеть, что они там поклевывают, среди иссеченных французов и тевтонов, но и догадок ему доставало, чтобы очень не позавидовать погибшим. Кроме вышагивающих с мнимой степенностью петухов были ещё шарфы. Длинные узкие полосы с тусклым ртутным отливом. Эти невинно плавали по воздуху, и только когда одна тварь неловко повернулась бочком, Жануарий увидел у неё на брюхе охряную рифленку - словно крупным напильником прошлись по кораллу.
Ну а в оке тайфуна цвета были иные. Справа от Карла лежал, уронив меланхолическую морду на сложенные лапы, солнечно-желтый лев. За спиной герцога нетерпеливо переминался пятнистый олень. В его кустистых рогах, словно оводы со знаком плюс, роились мелкие среброкрылые хлопотуны, о которых Жануарий мог доподлинно сказать только одно - это не стрекозы. Судить о большем мешало расстояние. С Мартином, человеком-химерой, как и положено, пребывали химеры. Белый единорог, углядеть которого на снежном фоне помогали лишь загаженность последнего да витой пятилоктевый рог темно-оливкового цвета. И грифон цвета дыма и пламени, покровитель мстительного меча французского коннетабля.
Что здесь делают эти четверо, Жануарий сообразил не сразу. Но вот один из ртутных шарфов вдруг невесомым обрывком паутины вырвался из хоровода и, облепив левую кисть Мартина, потянул её вверх. Мартин послушно протянул Карлу меч Гельмута. По мечу тевтона, кстати, тоже прогуливалась какая-то невнятная крылатая гадюка, но сравнительно с шарфами она была безынициативна и Жануария не интересовала.
И вот - в один скособоченный и вроде как неуклюжий прыжок лев оказался между Карлом и Мартином, его когтистая лапа оставила в воздухе четыре огненных трека и разорванная дрянь упала на снег. Карл отрицательно покачал головой. 'Мог бы сразу догадаться', - облегченно вздохнул Жануарий.
Герцог вложил меч в ножны. Мартин сделал шаг вперед.
Черные петухи сужали круги. Грифон царственно взмахнул крыльями и с угрожающим клекотом поднялся в воздух.
Жануарий вздрогнул и скосил глаза на правое плечо. На плече покоилась серая лапа. Он обернулся. Оказывается, рассевшись за его спиной полукругом, на макушке Копыта его давно уже дожидалась дюжина волков. Тринадцатый, белогрудый, был совсем рядом.
Раньше Жануарий как-то не задумывался, отчего холм назван Копытом и чьё, собственно, копыто имеется в виду.
- Монсеньоры, умоляю, ещё немного терпения. Ещё чуток.
Белогрудый волк неодобрительно ощерился, но внял уговорам и отступил назад.
Жануарий вернулся к созерцанию.
Между Карлом и Мартином не было больше пустого пространства.
Мартин поцеловал Карла.
На несколько мгновений они стали одним.
Подобное Жануарий видел первый раз в жизни и поразился, сколько света, сколько света и огня, он почти ослеп, он теперь понял смысл молочного столпа до небес, он понял всё слышанное в своей жизни и все сны, свои и чужие, и, ослепнув, продолжал видеть, как исчезает зловещий хоровод теней, как хлопьями кружевной сажи исходят в ничто петухи и ртутные ленточники, и как подымаются за его спиной волки, теплой плоти и крови которых это безразлично, как безразлично и тысячам солдат на поле под Нанси, иначе городок следовало бы назвать Армагеддоном.
А когда вновь восторжествовали двоичность, самость, оковы плоти, Мартин сказал:
- Всё, Карл, всё.
Сразу после этого Мартин вскочил в седло и, попросту говоря, бежал с поля боя. Никто и не пытался его остановить. И Карл тоже не пытался, правда, у него были совсем особенные причины и потому можно считать, что Карл не в счет.
Проезжая сквозь своих, чужих и вообще непонятно каких, Мартин ни разу не обернулся, а потому не смог насладиться последствиями, которые повлекло за собой бегство французского коннетабля. Не смог, поскольку не хотел.
Боевой дух французов упал до нулевой отметки и они, словно гипнотические кролики, исступленно провожали алую спину монсеньора Доминика, пока она не уменьшилась до шального мазка кисти, до отблеска закатного светила, до горки брусники (вид с вертолета).
Правда, боевой дух бургундов, который теплился около нуля уже в самом начале встречи Большой Двойки, не слишком поднялся, а потому бургунды великодушно позволили французам удалиться в свой лагерь. Одни тевтоны порывались продолжать рубить франко-бургундский гордиев узел после того, как Мартин уехал, а Карл сел на снег, словно раненый или пьяный.
Герхардт втихаря прирезал двоих французов, зевавших поблизости. Но его быстро зашикали.
Всё вышло наихудшим образом. Половина вняла Пиччинино, спешилась и полезла под ядра, половина решила 'пошел ты на' и, проехав лишних триста метров, неспешно погнала своих коней по склону холма вверх. Здесь им вообще никто не препятствовал, если не считать двадцати косых лучников под началом Александра, Жака и Пьера.
В лагере были всего две сотни пехотинцев и чуть больше канониров, многие из которых владели мечом на уровне хлебного ножа.
Как назло, при четвертом выстреле одну из пушек разорвало, и ладно бы просто убило пару-тройку солдат, но толстая елда казенной части, полная крохотных угольков стрельбового шлака, влетела в бочонок с порохом. Сверхновая.
Не понимая куда подевалась лошадь и какое сегодня тысячелетье на дворе, полуослепший Никколо шарил в снегу, силясь сыскать малахайку.
Вяло перебирая ладонями и коленями, он развернулся на месте, как заправский танк. Здесь лежала его лошадь. Её брюхо было распанахано длинным отколом бронзы. В дымящемся красном снегу Никколо наконец углядел малахайку. И, не смущаясь её видом, торопливо натянул на голову. Сильно мерзла макушка.
Никколо поднялся на ноги и, напрягая зрение, сообразил, что бургундские лучники вперемешку с
