Вторжение в Империю

семнадцать из двадцати пяти десантников были женщинами, но ваданцы привыкли пользоваться старой доброй военной лексикой.)

«Если Дитя-императрица еще жива, — подумал Зай, — быть может, я сумею пережить этот кошмар».

Но потом его снова охватили сомнения. Императрица могла быть убита во время обстрела зала Совета пулями, выпущенными из электромагнитных орудий. Или когда в зал ворвались десантники. Риксы могли прикончить Императрицу в то самое мгновение, когда взяли ее в заложницы, — они запросто могли таким образом попытаться обеспечить себе гарантию от спасательной операции. Но даже если Императрица до сих пор была жива, где-то на сложном, запутанном поле боя пока находились еще двое уцелевших риксов.

— Второй этап, — приказал Зай.

«Рысь» сотряслась — это сработали пусковые установки, и к поверхности «Легиса» устремились катера с десантниками из отряда подкрепления. Вскоре имперские силы должны были получить подавляющее численное преимущество. Каждая минута, в течение которой не происходило катастрофы, приближала Лаурента Зая к победе.

— А где этот треклятый Вехер? — процедил капитан сквозь зубы.

— Он внутри статического поля, сэр, — ответила Хоббс.

Зай кивнул. Система связи скафандра врача не могла послать сигнал за пределы статического поля. Но уж если десантники решили включить поле, это означало, что Императрица, скорее всего, жива.

— Риксы стреляют! — послышался синтезированный голос десантника — кого-то из тех, кто находился во дворце. Бойцы пока дышали кислородным гелем — на тот случай, если бы риксы вздумали использовать отравляющие газы. Тактический бортовой искусственный интеллект произвел расчеты на основе звука разряда бластера, уловленного наушниками шлемов нескольких десантников. На плане дворца появилась вычерченная холодными синими линиями трапеция — границы района, где мог находиться рикс.

Зай скрипнул зубами, В условиях города боевики-риксы были подобны квантовым частицам, духам или привидениям, местонахождения и намерения которых были только вероятны. Уверенность приходила лишь в тот момент, когда риксов настигала смерть. Ближайшая граница местонахождения данного боевика пролегала всего в ста метрах от зала Совета. Достаточно близко, чтобы думать об угрозе для Императрицы, но достаточно далеко для того, чтобы…

— Обстрелять этот район из электромагнитных орудий, — приказал Зай.

— Но, сэр! — запротестовал второй стрелок Томпсон. — Целостность дворца уже и так под вопросом. Это же не гиперуглерод, это камень. Еще один залп…

— Я рассчитываю на обрушение, стрелок, — сказал Зай. — Или вы думаете, что нам так сказочно повезет и мы уложим эту риксскую бабу метким выстрелом?

— Статическое поле выведено всего лишь на первый уровень, но оно должно выдержать, — негромко добавила Хоббс.

Старший помощник поняла ход мыслей капитана. Тем, кто находился внутри статического поля, упавший камень не повредил бы. При обрушении дворца могли пострадать другие — остальные заложники, десантники, все прочие, кто находился во дворце. Ими можно было пожертвовать. Но и имперские десантники, и риксы носили броню и не должны были погибнуть от камнепада. В худшем случае их могло засыпать обломками.

— Огонь, — скомандовал первый стрелок, и на воздушном экране появились прямые зеленые лучи, вонзившиеся в синюю трапецию, будто булавки в игольную подушечку. Зай ступнями ощутил орудийную отдачу, и это ощущение добавилось к другим, передававшим движения и ускорение.

«Какое же это мощное оружие, — подумал Зай, — если от его отдачи сотрясается огромный звездолет — при том, что снаряд весит меньше грамма!»

После того как от отдачи «Рысь» дрогнула четыре раза, стрелок сообщил:

— Первый залп выпущен, сэр. Дворец, похоже, держится.

— Если так, дайте еще один залп, — распорядился Зай.

Сенатор

Трое сенаторов стояли в нескольких метрах от законодательного табло. Было видно, что они смущены его сложностью и обилием данных.

Нара Оксам взяла на себя ознакомление сенаторов с табло, объяснила многое достаточно простыми словами и с помощью кобальтово-синей воздушной указки. Сенаторы отважились подойти ближе. Законодательное табло занимало большую часть воздушного экрана во фракционном зале Партии Секуляристов. В самом центре схемы светилась галактика минимальных налогов — смехотворные поборы с производителей оружия, сниженные тарифы на доставку стратегически важных металлов, чуть более высокие налоги в тех регионах, где отмечалось многочисленное скопление войск: любые меры, которые могли непосредственно или опосредованно опустошить казну имперского флота. Вокруг этого внутреннего ядра располагались несокрушимые пикеты ограничительных дебатов, в ходе которых не допускалось введение поправок и запрещались выступления обструкционистов. Свободные участки были обведены блестящими линиями разного цвета. Другие пункты законопроектов плавали беспорядочными облачками. Их движение как будто бы не имело определенной цели, но для взгляда опытного человека намерения законодателей не оставляли сомнений. Налоги с продаж и просто налоги, тарифы, закрытие доступов к привилегиям, временная приостановка выплаты обещанных сумм — то есть несомненный, неопровержимый отток экономических мощностей от дальних регионов Империи. Все было старательно сбалансировано ради того, чтобы воспрепятствовать задуманному Императором и лоялистами.

Сенатор Оксам гордилась тем, что ее сотрудники сумели сотворить такой сложнейший комплекс мероприятий меньше чем за час. Серебристая чаша предложений в центре воздушного экрана была едва видна за густым блестящим лесом всевозможных значков.

Эдикты, поступавшие из Алмазного Дворца, представляли собой удары кузнечного молота — непоправимый шаг навстречу войне. А законодательная программа, как ни сложна была ее иероглифическая схема, по-своему была столь же незатейлива — как другой кузнечный молот, занесенный для ответного удара. Причем сила удара была тщательно выверена и уравновешена — так, чтобы, ударившись об имперский молот, лишить его сил. Некоторые сенаторы из рядов Партии Секуляристов выглядели невесело — казалось, они прикидывают, что будет, если они окажутся между двумя молотами.

— Уверены ли мы в том, что нам непременно подходить к этому со столь ярко выраженной… конфронтацией? — спросил сенатор Пимир Уат и робко указал на сверкающую линию, которой был обозначен налог на транспорт. Вид у сенатора был такой, словно он смотрел на валяющийся на крыльце его дома оголенный электрический кабель, гудящий от высокого напряжения и рассыпающий искры. Сенатор Оксам ради этого совещания заранее уменьшила дозировку своего антиэмпатического лекарства, увеличив эмпатическую чувствительность. Она чувствовала, как нервность Уата наполняет зал подобно статическому электричеству, разряды которого посверкивали при каждом резком движении или неосторожно оброненном слове. Оксам была хорошо знакома эта особая разновидность волнения — специфическая паранойя профессиональных политиков. Законодательная программа, представленная на обсуждение, и была направлена на то, чтобы вызвать именно такие эмоции — волнение, из-за которого политики почувствовали себя хрупкими, уязвимыми.

— Вероятно, мы могли бы выразить нашу озабоченность в более символической форме, — предложил сенатор Верин. — Дадим всем знать о том, что столь бдительно обнаружила сенатор Оксам, и выдвинем эту тему на дебаты.

— И тем самым дадим Отцу нашему Воскрешенному возможность ответить, — добавил сенатор Уат.

Оксам повернула голову к Уату и в упор посмотрела на него своими сверхъестественно синими вастхолдскими глазами.

— Отец наш Воскрешенный не вышел к нам с символическим жестом, — возразила она. — Нас ни о чем не проинформировали, с нами никто не проконсультировался, нас даже не предупредили. Наша Империя просто-напросто шагнула к войне, наши соотечественники подвергнуты опасности, а военным