теперь будут выглядеть проявлениями войны. Любое принятое тобой решение будет означать насилие и гибель людей.
— Конечно, Роджер. Ты должен понять: граница с риксами не так уж далеко. Для меня — нет.
Роджер нахмурился. Она никому, даже Найлзу, не рассказывала о своем романе с Лаурентом Заем. Все казалось таким кратким, таким внезапным. А для Найлза это случилось более десяти лет назад.
— Один человек, который мне очень дорог, — там, Найлз. На передовой. И когда речь будет идти о жизни далеких, абстрактных людей, я буду вспоминать о нем.
Роджер Найлз прищурился, его высокий лоб от изумления подернулся морщинами. Видимо, могучий разум консультанта пытался понять, кого она имеет в виду. А Оксам порадовалась тому, что ей все еще удавалось хоть что-то сохранить в секрете от главного советника. Так хорошо, что никому ничего не рассказала, и то, что было между ней и Лаурентом, принадлежало только им, им одним.
Сенатор Нара Оксам встала. Призывный звук еще слышался — как отголоски звона гигантского колокола, которые, казалось, не умолкнут никогда. Ей вдруг стало интересно: а не зазвучит ли сигнал громче, если она не откликнется на него.
Взгляд Найлза снова стал отрешенным, советник нырнул в поток данных. Оксам точно знала, что после того, как она уйдет, Найлз будет волноваться из-за сказанного ею напоследок и наверняка обшарит обширные кладовые баз данных, чтобы выяснить, кого же она имела в виду. И в конце концов докопается до истины и поймет, что речь шла о Лауренте Зае.
И вдруг у Оксам мелькнула мысль о том, что к тому времени ее любимый может погибнуть.
— Я уношу все твои тревоги с собой, Роджер. Война очень, очень реальна.
— Спасибо, сенатор. Вастхолд верит в вас.
Древняя ритуальная фраза, которой сенаторов провожали с Вастхолда на пятьдесят лет. Найлз произнес ее так печально, что Оксам не выдержала, обернулась и снова посмотрела на него. Но он уже словно бы снова набросил на себя вуаль, опустился в недра своего виртуального царства и приступил к поиску данных по всей Империи, чтобы найти ответы на вопросы, поставленные… войной. На мгновение он вдруг стал таким маленьким и одиноким, потерялся посреди гор своего оборудования. На его плечи как будто легла тяжесть всей Империи. Оксам остановилась на пороге. Она должна была показать ему… Найлз должен был увидеть тот знак любви, который она хранила.
— Роджер.
Оксам подняла руку с зажатым в пальцах маленьким черным прямоугольником, испещренным желтыми предупреждающими полосками. Это был одноразовый пульт, закодированный для отправки срочного сенаторского послания. На пульте стоял знак личных привилегий Оксам, дававший возможность отправить сообщение по выделенной имперской информационной сети. С одноразовой уникальной кодировкой, предназначенное только для прочтения адресату. Вскрытие, раскодировка карались смертью. Пульт содержал также сведения о ДНК Оксам, профиле ее феромонов и фонограмме голоса.
Найлз взглянул на пультик, и его взгляд прояснился. Оксам ухитрилась привлечь внимание советника.
— Может быть, мне придется воспользоваться этой штукой, когда я буду находиться на заседании военного совета. Она сработает из Алмазного Дворца?
— Да. В правовом отношении Рубикон простирается от Форума до того места, где ты находишься, а вместе с ним — возможность передачи сообщений на нанометровых волнах.
Оксам улыбнулась, порадовавшись этому подарку из области сенаторских привилегий.
— Сколько времени потребуется, чтобы сообщение дошло до Легиса-XV?
При упоминании об этой планете Найлз вздернул брови. Теперь он понял, что ее возлюбленный действительно на передовой.
— Длинное послание?
— Одно слово.
Найлз кивнул.
— По этому выделенному каналу сообщения передаются мгновенно — но только в том случае, если квантовые устройства приемника физически вывезены с Родины…
— Это так, — коротко подтвердила Оксам.
— Значит, он…
— На боевом корабле.
— Ну, тогда о времени молено вообще не говорить. — Найлз помедлил, поискал в выражении глаз Оксам хоть какие-то признаки ее намерений. — Можно спросить, что за сообщение?
— Нет, — ответила она.
Хоббс нервно вытянулась по стойке «смирно». Зай кодированными жестами отдал несколько команд небольшому персональному компьютеру, размещенному рядом со входом в наблюдательный блистер.
Хоббс неотрывно смотрела во мрак космоса. Привычное головокружение при виде прозрачного пола отступило, сменилось сокрушительным ощущением поражения. Под ложечкой у нее пульсировала мертвенная пустота, во рту появился металлический привкус — словно она держала под языком монетку. Скрупулезнейшее изучение обстоятельств спасательной операции, бессонные часы, посвященные рассматриванию каждого кадра с десятков разных ракурсов, — все ее труды не дали ровным счетом ничего. Она не спасла своего капитана, она только разозлила его.
Казалось, ничто не заставит согнуться этого упрямого ваданца. Никто не убедит его, что провалили спасательную операцию аппаратчики, а не военные. Посвященный отправился с десантниками, невзирая на все возражения капитана, помахав императорской бумажкой, — так почему же капитан Зай не мог поверить в свою невиновность?
Можно было хотя бы представить собранные свидетельства в трибунал. Зай был героем, он принадлежал к числу возвышенных. Он не мог отдать свою жизнь просто так, ради какой-то жестокой и бессмысленной традиции.
Старший помощник Хоббс родилась на одной из утопианских планет, что среди военных было большой редкостью. Привлеченная ритуалами «серых», их традициями и дисциплиной, Хоббс отказалась от гедонистического образа жизни, царствовавшего у нее на родине. Жизнь «серых» была целиком посвящена служению, и из-за этого они казались Хоббс чуть ли не инопланетянами, хотя и ей тоже были чужды недолгие плотские радости. Для Хоббс капитан Лаурент Зай, стоявший рядом с нею здесь, в холодном блистере, такой спокойный и сильный, с лицом, не тронутым пластической хирургией, был воплощением стоицизма «серых».
Но под этой маской стоика Хоббс видела в нем израненную человечность: следы невероятных страданий, пережитых на Дханту, печальное достоинство, отражавшееся в каждом его шаге, сожаление о каждом из потерянных «парней».
И вот теперь понятия Зая о чести требовали, чтобы он покончил с собой. Неожиданно вся религиозная уверенность, все традиции «серых», которые так восхищали Хоббс, стали казаться ей попросту варварскими, приобрели образ грубой сети, в которую по собственной воле угодил ее капитан в своей патетической слепоте. Спокойствие и смирение Зая были еще горше, чем его гнев.
Капитан отвел взгляд от клавиатуры.
— Стойте крепче, — распорядился он.
Пол дрогнул так, словно корабль полетел с ускорением. Хоббс с трудом удержалась на ногах. Вся вселенная словно бы на миг сместилась. Но вот прозрачный пузырь блистера уравновесился, и Хоббс увидела, что произошло. Блистер действительно превратился в пузырь. Теперь он висел в пространстве отдельно от корабля, его удерживали лишь гравитационные генераторы «Рыси» и наполняли только те воздух и тепло, что заключались внутри оболочки. Ощущение притяжения казалось неправильным, хотя генераторы «Рыси» и старались создать некие произвольные «верх» и «низ» внутри этого маленького воздушного шарика.
Головокружение мстительно возвратилось к Кэтри.
— Теперь мы можем говорить свободно, Хоббс. Она медленно кивнула, не решаясь вымолвить хоть слово, чтобы не беспокоить вестибулярный аппарат.
— Похоже, вы не понимаете, что сейчас поставлено на карту, — сказал Зай. — Впервые за
